Пыльца на крыльях бабочки

Владимир ОреновРазговор о театре с Владимиром Ореновым, режиссером и театральным критиком (Москва)

– Сегодня, оценивая театральный Хабаровск, часто говорят о его прорыве в общероссийское пространство. Это и самая первая в нашей дальневосточной истории «Золотая Маска», и первый в регионе Дальневосточный театральный форум, и ряд крупных российских фестивалей, на которых наши театры успешно заявили о себе. Но что означает этот прорыв – возвращение былого величия, качественно новую ступеньку?

В.О.: Я не очень понимаю слово «прорыв», но если и есть какая-то новизна, так это в том, что контакты Хабаровска с Москвой, с театральным процессом, усилились. Действительно, повлияли и первая на Дальнем Востоке, не считая Республику Саха (Якутия), «Золотая Маска», и наличие таких режиссеров, как Кучикин и Фролова, необычный для России театр КнАМ, и такой очень прогрессирующий и, что главное, программно развивающийся ТЮЗ, и замечательная труппа в краевом музыкальной театре. Вот это, пожалуй, и дало возможность прорваться. И, конечно, поддержка краевого правительства и губернатора.

Что же касается «былого величия», а конкретно 1970-х годов, которые я хорошо помню, поскольку был куратором зоны Дальнего Востока по линии Всероссийского театрального общества – ВТО, то можно сказать так: что-то было лучше, а что-то – хуже. Дом актера в Хабаровске активно работал. Каждую неделю здесь проходили семинары по театральной критике, сценическому движению, речи и т. д. Отчасти эту работу после многолетнего перерыва возобновил прошедший в 2008 году театральный форум. А тогда каждую неделю приезжали ведущие режиссеры, работали творческие лаборатории.

Театр драмы был в более сильной форме, интересней и ярче, чем сейчас. И благодаря таким актерам, как Воробьев, Барашкова, Кацель, Паевская, Мосин, и благодаря режиссуре. Был очень серьезный режиссер Алексей Найденов, который ставил иногда скучновато, иногда – очень мощно. До сих пор не могу забыть его спектакль «Власть тьмы» по Толстому. Найденов работал с таким художником огромной культуры, как Татьяна Сельвинская. В начале своей творческой биографии здесь ставил спектакли Вячеслав Кокорин, хотя его постановки в Хабаровске оказались не такими интересными, как впоследствии в Иркутске и Екатеринбурге, но он человек серьезной культуры. Пожалуй, самое яркое впечатление в те годы – режиссер Николай Мокин, муж замечательной актрисы Людмилы Арининой, ныне работающей в театре Петра Фоменко. Это был режиссер бешеного темперамента, ставил насыщенные энергией, мощные спектакли, как, например, «Утешитель вдов». Я помню спектакль «Мораль пани Дульской» Изяслава Борисова, который тоже здесь очень интересно работал, помню блистательный спектакль Юлия Гриншпуна на сцене театра драмы «Бидерман и поджигатели». Я бы сказал так: сегодняшнее состояние театра драмы по сравнению с тем, что было в те годы, гораздо хуже.

Краевой музыкальный театр. Действительно, неожиданно и уникально то, что новый для Москвы театр взял Гран-при, победил в двух номинациях, и это, конечно, прорыв. Но во времена Юлия Гриншпуна еще не существовало «Золотой Маски», и у него был прорыв длиною во много лет. В те годы, когда он возглавлял Хабаровский музыкальный театр, каждый спектакль был прорывом. Он создал системный, программный, лучший в своем жанре театр страны. С этим театром не могли сравниться ни московская, ни петербургская оперетта, ни самая сильная в то время екатеринбургская, которой руководил Курочкин. Театр Гриншпуна поехал на гастроли в Москву, и хотя ему не очень повезло, он играл в центре «Олимпийский», а метромост «Ленинские горы» был закрыт, и добраться было практически невозможно, но вся критика, в том числе и музыкальная, туда примчалась, успех был колоссальным. Прошла жизнь, сменилось государство, но до сих пор в Москве вспоминают театр Гриншпуна. И недаром он всегда возвращался и возвращался в Хабаровск. Гриншпун создал здесь плеяду молодых артистов, поднял их вместе с Игорем Желтоуховым, который в то время руководил курсом в Хабаровском институте культуры. И не было бы никакой нынешней «Маски», если бы сегодня в театре не работали воспитанные ими Маслакова, Павленко, младший Желтоухов и другие. Поэтому нынешняя победа музыкального театра ковалась во времена Гриншпуна. И я совершенно уверен: если бы тогда существовала эта высшая национальная театральная премия, Гриншпун бы брал ее много лет.

Был интересный период Станислава Таюшева в театре юного зрителя, его спектакли «Дракон», «Случай в метро» и другие. Но мне кажется, что нынешний период ТЮЗа гораздо интереснее. Может быть, оттого, что нынешний режиссер Константин Кучикин гораздо сильней Таюшева. Сейчас интересные времена и более интересная труппа. Я очень ценил и Яшу Клида, и Геннадия Храпункова, которого потом увез в свой театр «Эрмитаж», и, может быть, таких ярких звезд сегодня не так много, но уровень труппы стал выше, мощнее, она способна решать задачи, которые в те годы не решались. Вот, пожалуй, прорыв именно в этом театре. Хотя пока и нет здесь таких невероятных спектаклей, какими были «Ричард III» и «Р.В.С.» Феликса Бермана, несколько лет назад ушедшего от нас.

Я не могу сказать, что прорыв в «Триаде». Молодой Гогольков работал более активно. Может, исчез огонек, или в нем долго его гасили, но он был азартней, ярче. Сейчас «Триада» тоже театр интересный, глубокий, но реже выпускает премьеры.

И вот уж где настоящий прорыв – так это театр КнАМ. Его в советские времена не было и быть не могло, а если б он и существовал, то, наверное, в связи с этим рассматривались бы вопросы криминальной ответственности. КнАМ – порождение новой культуры, новых времен, нового сознания.
И все же, я думаю, что слово «прорыв» нужно оставить чиновникам, а нам лучше его заменить словосочетанием «постоянная неудовлетворенность». Единственное можно сказать абсолютно точно: Хабаровск – театральный лидер Дальнего Востока. А тогда, в 1970–80-е годы, несмотря на все то, о чем я рассказал, был далеко не лидером.

Он был аутсайдером в те годы, когда Гриншпун работал в Магадане. Магаданский театр, который сейчас находится в сложном положении, в те годы сверкал. Я помню, как в театр толпами стекались люди. Магадан с его страшной историей сверкал опереттой. Посреди вечной мерзлоты шампанским фонтанировала и канканировала радость жизни!

На Камчатке была немыслимой силы труппа. С ней могла тогда сравниться лишь труппа приморского театра. Там работали тогда народные артисты СССР Астраханкина, Андрианов и другие. Одним из самых сильных актеров был Владимир Стеклов, которого я увез в Москву, долго думая, брать его или Грачева. Но Стеклов тогда был очень нужен труппе театра им. Станиславского, в котором я работал. С блистательной камчатской труппой в те годы работал человек, закончивший свои дни печально, на грани психического расстройства – Феликс Демьянченко. Однако надо было видеть гастроли камчатского театра в начале 1980-х на сцене Малого театра в Москве, где показывали «Идиота», «Мещанина во дворянстве», и как зритель ломился на эти спектакли! А впоследствии много лет на Камчатке работал Юрий Погребничко, у которого сегодня мощный театр в Москве. Был Виктор Рыжаков, один из самых интересных молодых режиссеров, лауреат «Золотой Маски». Так что Камчатка и Магадан были далеко впереди Хабаровска, не говоря уже о Приморье. Во Владивостоке была труппа, с которой могла только камчатская конкурировать, и лучший драматический режиссер Дальнего Востока Ефим Давыдович Табачников. Гастроли его театра тоже с успехом проходили в Москве в театре Моссовета. И что это были за спектакли! «Бедные люди», «Шестой этаж», «Дети солнца». Многое снималось на пленку, и до сих пор видна мощь этих постановок. А во владивостокском ТЮЗе тогда работал ученик Корогодского Юрий Котов, фонтанирующий идеями, мощный режиссер, ныне драматург. Корогодский в те годы всех молодых режиссеров России привез во Владивосток. И первая выставка художников Дальнего Востока была организована в этом городе. Словом, Владивосток был культурным центром рядом с разваленным Хабаровском и его неухоженными театрами.

На Сахалине дела обстояли средне. Там не встречалось больших режиссеров. Был ученик Анатолия Эфроса Анатолий Иванов, много лет потом руководивший воронежским театром. Были ведущие артисты, были и есть талантливые Кисенкова и Абашев. Но я бы сказал, что нынешняя труппа сахалинского театра намного сильней той, что существовала в прежние годы, а с режиссурой как было не очень, так и осталось. Хотя иногда на Сахалин приезжают интересные люди. Вот недавно ставил спектакль Никита Гриншпун.

Плохо обстояли дела в Благовещенске, который всегда считался аутсайдером региона. Сейчас я о нем ничего не могу сказать, потому что давно не был, но если оттуда появился Кучикин, значит, что-то такое было интересное в театральной жизни этого города.

Хабаровск занимал твердое четвертое место. А сейчас, когда Камчатка без своего здания и с посредственной режиссурой во главе, Магадан развален, на Сахалине нет художественного руководителя, неплохо существует Приморский театр драмы, но уровня времен Табачникова там нет, в ТЮЗе дела не так ярки, как прежде, безусловно одно: Хабаровск и Хабаровский край – лидеры Дальневосточного региона.

– Вы назвали немало ярких имен, связанных с Дальним Востоком. Сегодня они звучат во всю мощь, эти люди успешно работают в Москве, Санкт-Петербурге, за рубежом, и что-то их совсем не тянет сюда, «на краешек земли». Чем же так привлекал Дальний Восток творческих людей в былые времена?

В.Б.: Здесь несколько аспектов. Первый. Были доступными авиабилеты. Второй. К сожалению, закончило свою мощную культуртрегерскую деятельность ВТО – ныне СТД. Как ни странно, это случилось благодаря той самой перестройке, которая дала театру столько свободы и возможностей. ВТО было очень богатой организацией со своими фабриками грима, косметики. Но во время перестройки, когда рынок наводнили зарубежные поставщики, эти производства не выдержали конкуренции. Фабрики встали, дома творчества обнищали, и ВТО, лишившись финансовой основы, уже не могло так же мощно работать, как прежде. И третья причина. Был в ВТО отдел с длинным названием – отдел по работе с местными отделениями. А если кратко – периферийный отдел. И мы, работавшие там, как дети лейтенанта Шмидта, поделили страну на зоны. Мне, как самому молодому, достался Дальний Восток. Я был молод и полон сил, постоянно летал на восток России, агитировал людей и, видимо, заразил их своим азартом. А кроме того, многие понимали: в Тамбов или в Питер они могут съездить, а когда еще доведется увидеть Дальний Восток. Я помню, звонит Давид Боровский и говорит, что хочет побывать в Магадане. А у меня как раз была запланирована поездка на Камчатку, и я предложил ему для начала посмотреть на вулканы. Так лучший художник мира летал преподавать и в Петропавловск-Камчатский, и в Магадан. Владимир Яковлевич Лакшин, заместитель Твардовского, руководил секцией критиков Дальнего Востока. Сельвинская и Боровский ведали художниками Дальнего Востока. Гинкас и Яновская вели режиссерскую лабораторию. Их притягивал Дальний Восток с его рассветами и закатами, с его потрясающей красотой. И главное, у ВТО были деньги, чтобы летать сюда. Поэтому на каждой премьере в дальневосточных городах присутствовали ведущие критики и шли постоянные обсуждения спектаклей. Это то, чего практически нет сегодня. И, к слову, я связываю успехи Хабаровского края в театральной сфере с тем, что в последнее время столичные критики стали обсуждать спектакли совместно с местной критикой и общественностью.

Сейчас большинство руководителей театров не знают, каков их уровень в контексте всероссийского театрального процесса. Я много езжу по городам, и потому мне легче судить. Я понимаю, что хабаровский ТЮЗ – один из лучших детских театров страны. Но кто это понимает внутри города? Я понимаю, что сегодня театр драмы хуже, чем был, потому что я знал его раньше. Вот в чем разница. Были бы подешевле авиабилеты, если бы СТД, как прежде, могло осуществлять свою деятельность, то ничего бы не изменилось в отношении к Дальневосточному региону.

Но вот что меня тревожит. Да, многое сегодня складывается неплохо для Хабаровска: «Золотая Маска», театральный форум… Но все это может так же мгновенно растаять, как и появилось. Театральное искусство, как пыльца на крыльях бабочки: дунешь – и ее нет. Пока вроде бы нет причин для волнений, но как бы экономический кризис не уменьшил количество связей Дальнего Востока с центральным театральным процессом.

Прекрасно сформулировал понятия «пессимист» и «оптимист» Виктор Сергеевич Розов. Первый всем доволен и все хвалит, потому что он не верит в то, что может быть лучше. Второй критикует и страдает, потому что верит, что может быть лучше. В этом смысле я абсолютный оптимист.

– Пыльца на крыльях бабочки – субстанция хрупкая, и время от времени она слетает. Но потом появляется новая бабочка, новые краски. На ваш взгляд, каковы критерии, язык современного театра?

В.О.: Я думаю, такого языка не существует. Лучше всего об этом написал Окуджава: «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит…» Не помню, кто из великих сказал: «Человек – единственная новость, которая всегда нова». Появляется яркий талантливый режиссер, он и чувствует время. Тут все просто: есть талант и его язык, есть человек, слышащий язык времени. А понятия современного единого языка театра нет и не будет. Есть понятие современного технического оснащения. На театр сейчас влияет ночной клуб, и я считаю это положительным. Когда-то театр обвиняли в «циркизации», например спектакли Мейерхольда, или в киновлиянии. Театр вечен, и когда в него вливаются язык кино, цирка, ночного клуба, он становится крепче, богаче.

– Жизнь непредсказуема, иногда мы и предположить не можем, что произойдет в будущем. Наверное, и вы не думали, что спустя много лет вернетесь на Дальний Восток в новом качестве, будете ставить спектакли в Хабаровске, на Сахалине. Причем очень успешно, если вспомнить «Самолет Вани Чонкина» и его «золотомасочное» продолжение. Сейчас – постановка «Страны сорванцов» на сцене хабаровского ТЮЗа. Чем привлекателен для вас Дальний Восток, который, как мы уже говорили, переживает не лучшие времена?

В.О.: Со мной все просто. Я окончательно влюбленный в Дальний Восток человек. Объяснить это невозможно. Судьбой с ним связан. Когда-то очень давно, когда я работал куратором дальневосточных театров, мудрый Лакшин сказал: «Володя, а ведь Дальний Восток не случай, это уже часть твоей биографии». Я тогда легкомысленно пробежал мимо этих слов. Сейчас, когда уже сам нахожусь в возрасте Лакшина, думаю: как он это почувствовал?
Мне часто снятся камчатские вулканы, я очень люблю магаданскую морошку и эти странные фигуры на здании театра; обожаю сахалинскую осень, восхищаюсь бухтой Золотой Рог и без волнения не могу смотреть на Приморский театр. И, конечно, мой вечно любимый Хабаровск, когда-то разрушенный, провинциальный, а сейчас красивый, европейский. Раньше я дружил с совершенно другими людьми. Через много лет приехал, знакомых почти нет, но появились новые любимые друзья. Дальний Восток стал частью судьбы. Первым понял это не я, а Лакшин. Так что всегда предпочту приглашение на Дальний Восток приглашению в любое другое место, и логических объяснений этому нет.

Беседовала Елена ГЛЕБОВА


ОРЕНОВ Владимир Борисович, лауреат премии им. А. Кугеля, лауреат премии «ТЭФИ», заслуженный деятель культуры Польши, номинант Государственной премии РФ. Автор более 150 документальных фильмов о театре на каналах «Россия» и «Культура», заместитель главного редактора журнала «Театральная жизнь», профессор РГГУ, главный режиссер Челябинского театра юного зрителя. Режиссер спектакля-лауреата национальной театральной премии «Золотая Маска» в двух номинациях («Самолет Вани Чонкина», Краевой музыкальный театр, Хабаровск)