Словесница Искусств

Маленькая девочка разглаживала речной песок и рисовала тонким прутиком смешных человечков. Это были первые «полотна» Елены Александровны Киле, профессионального художника, чьи работы выставлялись в Италии, Канаде, Америке, Голландии, Франции, Японии. Впрочем, регалии для Елены Киле не имеют особого значения, Она убеждена: прежде всего человек должен оставаться человеком.

При взгляде назад жизнь воспринимается лентой кинохроники. Иногда память дает команду «Стоп-кадр!», и тогда полузабытые эпизоды обретают краски.

В интернат села Найхин, где какое-то время училась Елена Киле, приехали хабаровские музыканты во главе с известным дальневосточным композитором Николаем Менцером. Они прослушивали детей, и голос этой девочки в зеленом ситцевом сарафанчике так понравился, что Менцер решил помочь ей поступить в училище искусств вне конкурса. Семья Елены жила бедно, поездка в краевой центр считалась роскошью, но композитор совершенно бескорыстно взялся оплатить все расходы. Условились, что после восьмого класса Лена приедет в город и поступит на вокальное отделение училища. Целый год она терзалась сомнениями и все-таки поняла, что больше всего на свете хочет рисовать.

Это, конечно, был смелый шаг — отправить свои работы в Суриковское училище в Москву. Риск оправдал себя: Лена успешно прошла первый этап и получила приглашение принять участие во втором туре. Но как добраться до столицы, если отец зарабатывал всего ничего, и семья еле сводила концы с концами? Оставался лишь один путь — в Хабаровск, на художественно-графический факультет педагогического института.

Вступительные экзамены. Строгая комиссия проводит собеседование, а под дверями аудитории в напряжении томится добрая сотня абитуриентов. Лена входит в кабинет, пытаясь побороть волнение. За столом сидят мэтры — Вольгушев, Фентисов, Семенюк. Спрашивают: «Почему решила поступать в институт? Неужели действительно мечтаешь стать учителем? Она подумала: может, соврать и сказать, что профессия педагога — ее давняя мечта... Нет, это не по ней. И выпалила: «Никогда не хотела стать учителем, а на худграф поступаю для того, чтобы учиться у настоящих мастеров». Пауза. Потом один из преподавателей вышел, но через минуту вернулся с набором превосходной ленинградской акварели. Протянул Лене и с улыбкой сказал: «За честность!»

Студенчество, конечно, светлая пора. Елена Киле была счастлива: наконец-то появилась возможность учиться у профессионалов. Но одновременно ей пришлось пройти и другую школу. На выживание. Эти стоп-кадры и сегодня для художницы незаживающая рана. Денег не хватало катастрофически. На питание, на краски. В те годы студентам запрещалось подрабатывать, за нарушение этого правила могли отчислить из института. Да, это было в ее жизни — Елена Киле практически умирала от голода. А побороть гордость и попросить — не могла. На занятиях по живописи она частенько получала несопоставимые оценки: «отлично» за рисунок и «плохо» за его цветовое решение. А причина была самой банальной. Теплые тона красок у художников, как правило, заканчиваются быстрее. Денег, чтобы докупить их, нет. Вот и рисовала Елена Киле холодными, схватывая «неуды». На старших курсах она все-таки нарушила запрет и устроилась уборщицей в кинотеатр. До сих пор вспомнаются дощатые полы, которые приходилось мыть, стирая руки до крови, загоняя занозы.

После института Елена Александровна уехала по распределению в Приморский край. И вроде бы все ничего, но там она поняла, что без Амура не в состоянии жить, дышать. Все бросила и вернулась в родную Даду. Дальше опять не слишком радостные стоп-кадры. Сложности с устройством на работу, непонимание коллег, незаслуженные обиды. Лишь спустя несколько лет Елену Киле пригласили в родной пединститут. Она преподавала историю искусств, рисунок, композицию, орнаментику, плетение из лозы, да и сама все время училась — увлеклась мифологией амурских народов, изучала особенности древнего уклада их жизни, и все ей казалось мало. Но городская жизнь вскоре наскучила, и Елена Александровна перебралась в Троицкое. Теперь из окна своего дома она могла каждый день любоваться серебристыми водами Амура.

Терпение. Из него многое складывается. Миниатюрным резцом — «чуруэном» художница Елена Киле вырезает из бумаги орнаменты. Работа кропотливая, трудная. На одну из ее лучших панно «Древо жизни» ушло почти восемь месяцев. Работает она и как художник-график. В этих листах сказочные сюжеты и картинки из жизни — веселые, озорные. Елена Александровна давно вывела для себя формулу: чем больше трудностей выпадает на долю человеку, тем он мудрее. Главное — не терять чувства юмора. «Этим и живу», — говорит она.

Судьба Елены Киле сложная, запутанная, но она совершенно точно отмечена кем-то свыше. Да и род ее был необычным. Отец в свое время пел и танцевал в Дальневосточном краснознаменном ансамбле, играл на балалайке. Маме, наделенной от природы красивым голосом, еще до рождения Елены предлагали профессионально учиться пению. Но самую большую роль в жизни художницы сыграла Дарья Гейкер — бабушка по отцовской линии. Она была удивительной мастерицей, сама сочиняла узоры, которыми потом пользовались многие амурские вышивальщицы. Работы Дарьи Гейкер выставлялись даже в Государственном историческом музее в Москве, путешествовали за рубеж. Елена Киле говорит, что бабушка всегда была для нее образцом воспитания в искусстве. Она открывала для маленькой девочки бескрайний и прекрасный мир. А та, затаив дыхание, следила, как бабушка Дарья выводит ногтем на бересте сложнейшие узоры. Это было настоящим волшебством.

Дарья Гейкер все время сожалела о том, что не было у нее возможности учиться. «Я завидовала ее таланту, а она — моему времени...» Стоп-кадр. Немного грустный, но краски его чисты.