Знак?вечной памяти

Писатели В. Зыков, Н. П. Задорнов, Ю. А. ШестаковаЗапомнится эта весна... Запомнится, как в самом конце мятежного и холодного мая вдруг выдался, словно по заказу, ясный солнечный день, и стал он праздником для нас, слух об этом пошел уже далеко. В Хабаровске, на берегу Амура поставлен памятник Николаю Павловичу Задорнову — выдающемуся русскому писателю, автору многих романов о Дальнем Востоке.

Не часто такое случается с нашими современниками. Это и в самом деле праздник! И, конечно, есть повод для раздумий о времени, о творческих исканиях и писательских судьбах...

Принято считать, что Н. П. Задорнов писатель одной темы. Действительно, на протяжении всей жизни он старался сохранить верность исторической теме в своих романах. Его привлекала возможность показать переустройство жизни в больших масштабах, с размахом событий. Это присуще всем его романам, начиная с «Амур-батюшки». Тот, кто читал их, может вспомнить: «Капитан Невельской», «Далекий край», «К океану», «Война за океан», «Золотая лихорадка». А далее: «Цунами», «Симода», «Хэда», «Владивосток», «Владычица морей», «Ветер плодородия»...

Свое художественное пристрастие писатель отдал безраздельно богатейшему прошлому Дальнего Востока и Сибири, изображению жизни первых переселенцев, открытиям славных русских землепроходцев и мореплавателей, укреплявших позиции России на Тихоокеанском побережье. Он из тех устойчивых патриотов, кто всю жизнь нёс и поддерживал знамя русской национальной культуры. Таким мы знали его и запомним навсегда.

Но было бы ошибкой думать, что Николай Павлович Задорнов чуждался современности как художник слова и публицист. Он отдал немалую дань журналистике. В годы войны работал специальным корреспондентом краевого комитета по радиовещанию, оставив театр. Именно в ту пору многие из нас — и Петр Комаров, и Андрей Пришвин, и Вадим Павчинский — лучше узнали его и подружились с ним. Жил он в Комсомольске-на-Амуре, но часто бывал в Хабаровске. А когда мы, выездная редакция «Тихоокеанской звезды», оказались на строительстве «Амурстали», Задорнов помогал выпускать газету. Очерковые наши зарисовки, статьи, заметки тех лет давно утратили свое назначение, но обстоятельный очерк Н. Задорнова о Валентине Демениной из города Ливны, приехавшей строить Комсомольск, помнится до сих пор.

Всю войну Задорнов был здесь, с нами, работал как журналист, не уходя однако же от главных забот романиста, исследователя. В те годы создавался роман «Амур-батюшка», писать его было нелегко: Николай Павлович то откладывал свою рукопись, то снова брался за нее. Грандиозный замысел его, как художника, многим из нас открылся лишь спустя годы, когда стали появляться на книжных полках его исторические романы один за другим...

Как то раз, спустя уже много лет, я обратилась к нему с просьбой: не сможет ли он написать хотя бы страничку о том, что ему особенно запало в душу из тех фронтовых лет, которые мы пережили? Не вспомнит ли он какой-нибудь эпизод? А может, расскажет об одной из своих поездок по краю (пусть, кратко!) — он ведь часто бывал в командировках. На мою просьбу Николай Павлович откликнулся довольно быстро. И вот передо мной его письмо. Из множества разнообразных впечатлений он выделил одно, связанное с неожиданным для него поручением.

«...Осенью сорок первого года меня, как разъездного корреспондента, — писал Задорнов — вызвали в Хабаровск. Председателем краевого радиокомитета была тогда Валентина Васильевна Павлова — деловая, энергичная женщина. Она попросила меня написать очерк о стрелочнике. И побыстрее! Да, да, о стрелочнике железнодорожных путей. Такое я получил задание. И поехал на одну из станций восточного направления. Человек, о котором мне предстояло написать, осматривал путь на своём участке. Надо было увидеть его там.

Вместе с начальником политотдела отделения дороги мы прибыли на место. И вот идём по шпалам. Была уже глубокая осень. Вечерело. Сопки с обеих сторон полотна заметно погружались в темноту. Справа от нас — Уссури, за ней — японцы. Вот она, граница... В те годы, перед войной, пограничники зорко смотрели на восток, готовясь отразить любую провокацию.

Идём вдоль линии железной дороги, а мимо нас через короткие промежутки времени с грохотом проносятся воинские эшелоны. Едут солдаты, моряки... Мелькают пушки. На запад! Из полуоткрытых теплушек то песня вырвется, а то всплеск гармошки долетит до слуха.

Нетрудно было догадаться: дальневосточники ехали защищать Москву. Великая опасность грозила ей тогда. Но эшелоны с востока шли один за другим. А там, от Байкала-то и дальше — еще сибиряки ехали! Я понял, что германцы впервые за вою историю своих побед испытают удар, который их разобьет! Обязательно! И от этих мыслей, и от грохота проходящих эшелонов, и от того, что рядом была граница, я почувствовал необычайно сильно свою ответственность в тот момент.

Село Гвасюги. 1987 г. Ю. А. Шестакова, Н. П. Задорнов, учитель Г. И. Кузьмин,  съёмочная группа из Москвы и местные жителиМеня словно пронзила тревога за этих ребят, едущих на фронт, в пекло войны, и гордость за них.

Вдруг во тьме послышалось характерное постукивание молотка о рельсы. Впереди появился огонек и, качаясь, поплыл к нам навстречу. Это шел стрелочник. Он уже заметил нас, остановился и почему-то сразу поднял фонарь в мою сторону. Теперь-то мне ясно, почему. Я был молод, в очках и не в форме, а в гражданском костюме. Мало ли кто мог оказаться на путях?

Но тут раздался успокоительный голос моего спутника, стрелочник перевел фонарь на него, узнал свое начальство и заговорил с ним. Позднее я припоминал, что получил это задание от Валентины Павловой у нее в кабинете. Мы разговаривали с ней тогда один на один, тем не менее она не объяснила мне, что происходит в эти дни на железной дороге и как важен труд стрелочника!..

Очерк, конечно, был написан, но дело не только в нем... Я многое понял той ночью на полотне дороги. Валентина Васильевна — старая большевичка, с её острой наблюдательностью и вдумчивым подходом к каждому из нас, выбрала меня, чтобы я — молодой литератор, почувствовал всю торжественную и могущественную силу происходивших тогда событий...»

Да, к стуку вагонных колес мы все прислушивались. И все помним...

В одном из своих очерков Петр Комаров писал: «Дальний Восток всегда был хорошей школой для русского воина. Здесь готовились резервы для фронта. Бойцы совершали длительные походы-переходы и спали на снегу, подложив под шинели еловые ветки. Суровая природа приучала их к выносливости и стойкости. Таких не проймешь ни огнем, ни морозом».

При всей своей внутренней собранности Николай Павлович был романтиком в жизни. Порой даже трудно было предположить, на что он способен ради доброго дела. Мог загореться внезапно какой-то идеей и всех удивить. Потом отстаивал свой замысел не ради того, чтобы произвести впечатление (хотя артистизм — одно из привлекательных свойств его таланта). Нет, он был человеком дела все-таки, умел держать слово, и поэтому его литературные, творческие замыслы почти всегда получали соответствующее воплощение.

Однажды мы при встрече с ним заговорили о том, что не мешало бы оживить в памяти читателей зрительный образ В. К. Арсеньева. Я сказала, что товарищи из Новосибирской киностудии научно-популярных фильмов предлагали мне написать сценарий на тему путешествий Владимира Клавдиевича. Но я была занята другой работой.

— Напрасно вы отказались! — воскликнул Задорнов. Он стал упрекать нас, дальневосточников, в сермяжной кротости, и был прав. Разговор этот постепенно улетучился из памяти. И вдруг в апреле 1983 года из Риги приходит письмо.

«...Дорогая Ю. А.

Мной подан на Центральную телестудию план документального фильма: „Тропой Арсеньева“... Съемки предполагаются в августе-сентябре этого года.

Я полагал бы снять Вас в Гвасюгах. Вы — воспитательница многих писателей, в том числе нанайцев, удэ, нивхов. Вы сами ходили по тайге тропой Арсеньева. Расскажите о Джанси. Снимитесь с Валентиной Кялундзюга. Скажите о своих книгах.

Рекомендуйте молодых, „идущих тропой“ не только в тайге, но и в культуре.

Напишите свои соображения. Сценарий должен быть очень скоро закончен.

Искренне ваш Н. Задорнов».

Не сразу и не просто его заявка проходила «по кругу», пока наконец все определилось. Поздней осенью Николай Павлович Задорнов приехал в Хабаровск. Прибыл не один. С ним были москвичи, работники Центральной студии телевидения во главе с Сергеем Сатырненко.

Никто, разумеется, этого не ожидал. Задорнов позвонил мне вечером из гостиницы:

— Собирайтесь! Завтра летим в Гвасюги.

Я удивилась:

— Поздновато, Николай Павлович! Охотники ушли на промысел. Сезон начался. Кого снимать? Ребятишек из детского садика? Старушек-вышивальщиц? Да и в тайге сейчас скучно. Лес уже голый. Снежинки летят...

О вертолете уже договорились на 10 часов утра. Мои возражения и отказ лететь Николай Павлович не принимал в расчет:

— Боитесь вибрации? Ничего не случится. Вместе все будем вибрировать.

Утром, едва я успела выпить стакан чаю, раздался звонок. Открываю двери и вижу: все участники экспедиции передо мной. Кроме Татьяны Земсковой. Кажется, у нее была назначена встреча в крайисполкоме.

Последняя весна Н. П. Задорнова. Писатель с женой Еленой Мельхиоровной на даче в СаулкрасыНу, что же делать-то? Все очень быстро совершилось. Со смехом, шутками, прибаутками закончились мои быстрые сборы. Во дворе нас ожидала машина.

И вот мы в пути... Вертолет Ми-6 сделал посадку на самом видном месте в Гвасюгах. Но пока он приземлялся, отовсюду стали сбегаться жители села. В основном женщины, ребятишки. Опережая всех, бежали дворовые собаки. Чтобы облаять железное чудовище, они бросались под вертящиеся лопасти, но, отброшенные вихрем, падали, кувыркались и потом снова продолжали наступление. Надо было видеть, с какой яростью они это делали. Глядя на них, мы хохотали.

Конечно, съемки в Гвасюгах пришлось вести по сокращенной программе. Не было охотников, и Валентина Кялундзюга — главная наша героиня, тоже ушла на промысел вместе с мужем. Мы вернулись в Хабаровск поздно вечером. Съемки потом продолжались по плану. Николай Павлович работал с увлечением. Он давно проникся важностью своего замысла и хотел довести его до конца.

Казалось бы, ну зачем он тратит дорогое время на телевизионный документальный фильм, тогда как читатели ждут от него новых книг, интересных романов, герои которых несут в себе целый мир...

Но по-иному смотрел он сам на свое призвание. Он ведь был человеком не равнодушным к жизни, и это сказывалось во всем.

В марте 1984 года Николай Павлович пишет мне:

«Дорогая Юлия Алексеевна!

Сегодня я должен ехать по многим делам в Москву. Фильм наш при монтаже, как и при подготовке сценария, неоднократно отодвигается. Вне очереди идут срочные — юбилейные и прочие. При этом все хвалят нас: как много прекрасных кадров снято, как это интересно и т. д. Действительно, снято на три часа, а надо сжать на 55 минут.

Кроме фильма у меня много дел и забот. Главное: изучение всего, что нужно для новой книги. Я как-то подумал: разве мои три романа, на которые затрачено десять лет (изданы они в Японии в лучшем издательстве с самыми благожелательными комментариями), не вклад в борьбу за мир? Цель, которую ставили передо мной наши дипломаты, кажется, достигнута.

Ваше письмо тронуло меня: дружественностью, слогом, прекрасным русским языком. Будем надеяться, что нам все-таки удастся выйти на телеэкран „Тропой Арсеньева“.

Всего лучшего желаю Вам, дорогая Юлия Алексеевна!

Ваш Н. Задорнов. 12.03.84 г.»

«3 мая, 1990 год.

Давно не писал Вам. Не хотелось вспоминать разные события. Затронешь одно, за ним потянется другое... И так без конца. Меня до некоторой степени выручает работа, как бывало всегда.

Поздравляю Вас с маем! Писал ли я Вам, что Миша был с концертами в Америке? Он плавал на пароходе по Миссисипи. Говорит, что вода такая же желтая, как в Амуре, но Миссисипи уже. Амур гораздо красивее и величественнее.

Нам, если бы не обезьянничать, то мы окрепли бы; да и сейчас не так слабы, как нас славят наши же выкормыши.

В Риге иногда продают в магазинах горбушу. Это второе важное событие.

Мне показалось, что Вам не понравилось мое письмо, где я пооткровенничал про латышских писателей. Мол, как же так, Задорнов живет среди них более сорока лет, а показывает неблагодарность, словно с них же берет пример. После длительного Вашего молчания я все так именно понял, осовестился и приутих. Но как быть, если заденут? Да не меня самого, а что-то более значительное... Ведь не удержишься. И в семьях бывают ссоры. Единая ли мы семья?

На днях мне прислал книжку своих стихов Геннадий Румянцев. В 1966 году я познакомил его и Нефедьева с двумя молодыми латышскими знаменитостями. Зиедонис теперь народный поэт. Аузинь — руководитель Союза писателей. Они всю ночь в Комсомольске читали стихи. Зиедонис сказал мне утром про Румянцева и Нефедьева, что они совершенно зрелые поэты, не хуже, чем Евтушенко и Вознесенский.

Кто-то из моих хабаровских друзей помянул мне про Вас, что хотели бы знать, как прошел мой день рождения. Первым меня поздравил американский профессор с Гавайских островов, автор многих книг о Дальнем Востоке.

За столом гостей на сорок с москвичами и дальневосточниками во всю силу ожило возбраняемое ныне чувство дружбы. Гостьей была художница Ольга Колокольцева, правнучка строителя «Хэда» моряка Александра Колокольцева. Ученые-китаисты прислали мне адрес с подписями многих знаменитостей. Один из них сам приезжал с супругой из Москвы, чему В. Федоров свидетель. Пикуль подарил свое собрание сочинений, обнял, поцеловал, но за стол не пошел.

P. S. Юлия Алексеевна! Я прочитал рассказы Владимира Зыкова и горжусь тем, что познакомился с ним. Это будет большой, настоящий писатель с тонким вкусом к слову. И душа у него светлая.«

И последнее, что хочется сказать. Вечная память и вечная слава незабвенному Николаю Павловичу. Свято исполнил он свой тяжкий, но прекрасный труд, отработал долг перед Отечеством, нигде и никогда не уронив его знамени. А то, что прах его покоится «в чужой стороне» у Балтийского моря, это — знак его сложной судьбы (как будто наперекор тем, кто предал идею дружбы народов). Всем своим творчеством Николай Павлович утверждал братство людей труда, независимо от их национальности. Об этом — его книги!

Юлия ШЕСТАКОВА, писатель
Фото из архива автора