Словесница Искусств

Социально-экономическое и политическое положение России в то время было довольно сложным. Не успела страна оправиться еще от последствий проигранной Ливонской войны (1558 —1583) и «смутного времени», как с началом нового столетия ее потряс голод (1601–1603). С 1611 года развернулась активная борьба русского народа за освобождение от польско-шведских интервентов, закончившаяся Деулинским перемирием с Польшей в 1618 году. Все это, как подчеркивает М. И. Светачев, причинило России не только материальный ущерб, но и лишило страну многих западных земель, а также выхода в Балтийское море. Экономика страны и прежде всего сельское хозяйство были серьезно подорваны. Проблема выживания, сохранения своей государственности, национального суверенитета стояла для нашей страны в то время крайне остро.

Стиснутая с трех сторон враждебными и агрессивными соседями, захватившими значительную часть русской территории, Россия могла спастись и выжить за счет использования потенциала Поволжья, Урала, Сибири [30, с. 8-9].

И только с 20-х годов XVII столетия началось постепенное восстановление разоренного опустошительными войнами сельского хозяйства [11, с. 14]. Именно в этот период до 40-х годов отмечен рост производительных сил страны в городах, причем намного интенсивнее, чем в деревне. Наметился переход от натурального хозяйства к товарно-денежному, начал складываться всероссийский рынок.

Однако наряду с этим в начале XVII века в основных чертах получило государственное оформление крепостное право, определенное в законодательном порядке Соборным уложением 1649 года, где отмечалась принадлежность всех разрядов крестьян своим владельцам по писцовым книгам «без урочных лет». Усилилось обособление имущего класса от остального населения, началось расслоение внутри посадских и крестьянских общин. Монархия приобрела черты абсолютизма. На XVII век выпало невиданное доселе обострение антифеодальной борьбы. Все это не могло не сказаться на социально-экономическом положении народа и, следовательно, привело к массовому разорению крестьян и горожан. Поэтому многие из них видели выход из сложившихся условий в поиске счастья на вновь открываемых землях Сибири.

Уже к 30-м годам XVII века добыча соболя в «испромышленных» районах несколько сузилась, а потребности государства росли. В связи с этим требовались новые и новые соболиные угодья для пополнения дефицита казны мягким золотом.

Сибирская администрация понимала, что эти задачи ложатся прежде всего на ее плечи. А для решения столь непростых вопросов нужны были новые экспедиции, новые безопасные пути и связи их с Русью, громадный труд по их поиску, закреплению и хозяйственному развитию. И, естественно, новые вложения, которых Сибирь не имела.

Если для Западной Сибири царское правительство тщательно разрабатывало планы присоединения той или иной «землицы» и для их осуществления нередко посылались войска, то в Восточной Сибири действовать такими методами становилось труднее, а порой и совсем невозможно [22, с. 27]. Слишком далеко оказались русские землепроходческие отряды от центра, слишком велики были просторы открывающегося перед землепроходцами края с редким и разбросанным по нему аборигенным населением. И по мере углубления русскими землепроходцами в восточно-сибирскую тайгу местная администрация получала все больше власти, а вместо подробнейших инструкций у воевод все чаще оказывались присылаемые Сибирским приказом предписания: поступать «смотря по тамошнему делу». Управление на местах становилось все более гибким и быстрым, однако представители сибирской администрации стали часто терять согласованность действий [22, с. 27]. Движение на восток становилось не только стремительным, но и более стихийным, а нередко просто хаотичным, так как «правительственный надзор по отдаленности был слаб» [34, с. 565].

В поисках еще не объясаченных и богатых соболем «землиц» небольшие, иногда в несколько человек, отряды служилых и промышленных людей, опережая друг друга, преодолевали за короткий срок огромные расстояния. Они проникали на никому, кроме местных жителей, не известные реки, в «дальние, от века не слыханные земли», ставили там наскоро укрепленные зимовья, «приводили под высокую государеву руку» встреченные на пути племена и народы, воевали и торговали с ними, брали ясак и сами промышляли соболя. Весной, после вскрытия рек, отправлялись дальше, действуя, как правило, на свой страх и риск, но всегда от имени государя. В таких походах они проводили годы, а когда изнуренные выпавшими на их долю невзгодами возвращались в свои города и остроги, то будоражили других рассказами о сделанных открытиях, часто добавляя к увиденному собственными глазами и полученные от коренного населения совершенно невероятные сведения о богатствах «землиц» еще не проведанных. И дух предпринимательства разгорался с новой силой.

Промышленные люди находили в этих местах простор своей деятельности, принося большие доходы. По данным М. И. Белова, вложенный в пушной промысел один рубль приносил удачливому охотнику-промышленнику 32 рубля прибыли [3, с. 73]. Для сравнения достаточно сказать, что в середине 40-х годов XVII века через Мангазейскую таможню проходило шкурок соболя стоимостью, равной годовому доходу царского двора. Численность их составляла от 34 до 87 тысяч штук в год [29, с. 21-22].

Продвижение людей на восток во второй четверти XVII века приобрело столь большой размах, что вскоре пошло более быстрыми темпами, чем промысловое освоение края [22, с. 28].

Что же заставляло, какие силы толкали сотни, тысячи людей оставлять свои дома и отправляться «встречь солнца»? Прежде всего оживление внутренней торговли, сулившей возможность поправить свои дела, покрыть дефицит недоимок. Разрешение личностных экономических проблем на основе складывающегося внутреннего всероссийского рынка, увеличение спроса на меха на внутреннем рынке.

Затем увеличение спроса на меха за границей и налаживание торговых путей с Западной Европой через Белое море, а затем, с включением Казанского и Астраханского ханства в состав России, через Астрахань по Волжскому пути в страны Востока. Это стало привлекательным для торговых и промышленных людей. Заинтересованным оказалось и государство, разумно использовавшее такую возможность.

Следующий момент: через восточные районы Сибири открывалась перспективная возможность выхода на новые внешние рынки, а прямая торговля с государствами Востока сулила большую выгоду не только для торговых и промышленных людей, но и государственной казне. Многих вдохновляла надежда найти месторождения драгоценных металлов. Поэтому правительство Московии стремилось как можно быстрее присоединить к себе далекие зауральские необозримые просторы и закрепиться на них. Следовательно, оно не только не препятствовало, но и по мере возможности как-то поощряло землепроходческую деятельность.

Свою роль сыграло стремление правительства избавиться от неспокойного, ненадежного в политическом отношении люда, удалить его подальше от центра. Потому вместо смертной казни царские чиновники охотно ссылали «за Камень» уголовных элементов, участников бунтов и восстаний, военнопленных иноземцев. В последнем были заинтересованы и сами «преступники».

Простой люд стремился уйти от крепостного давления и гнета помещиков, роста налогов и других поборов. Люди искали «лутшей жизни» на новых землях за Камнем, и это было своего рода катализатором миграционного движения на восток. Большое значение имел дефицит земли в Европейской части России и, конечно же, ее необъятные просторы за Камнем, где не было распространено помещичье землепользование, земля была «ничейной». А это в определенной степени как-то решало продовольственный вопрос в «перенаселенной» Московии [22, с. 23] и одновременно колонизируемой Сибири и толкало людей идти на новые места все дальше «встречь солнца» в расчете на хлебородные земли.

Людские умы будоражили рассказы землепроходцев, торговых и промышленных людей, а также заманчивые слухи о свободе, богатствах и просторах земель за Камнем. Стремление к быстрому обогащению толкало людей далеко за Урал, а среди них были не только простые люди, но и те, кто видел в этом свой смысл.

Привлекали и предоставляемые, но не всегда выполняемые правительством льготы, которые для большей части населения России казались выгодной, а иногда и единственной возможностью выжить.

Кроме социально-экономических стимулов колонизация восточных земель была важна для государства и с точки зрения военно-политической: присоединение новых земель к Российскому государству и заселение их русскими людьми снимало в большей степени проблему постоянных набегов и грабежа восточных русских окраин со стороны иноземцев. Здесь не нужно было содержать дорогостоящую армию, с этой проблемой проще справлялись землепроходцы. Поэтому порой санкционированно, а зачастую с молчаливого согласия правительственных кругов землепроходцы выполняли важную функцию государства — защиту восточных рубежей от посягательств извне.

Таким образом, главной движущей силой в освоении богатств и территории «встречь солнца» все же было социально-экономическое положение народов России, сложившееся в XVI —XVII веках [28, с. 20]. На всем пути продвижения на восток русские проходцы основывали торговые становища, в которых шла бойкая торговля в обмен на «рухлядь».

Нужно заметить, что по следам землепроходцев, а зачастую вместе с ними, перенося порой невероятные трудности, отправлялись и промышленные, и охочие люди, хотя на этот счет в источниках можно не найти прямых указаний. Вслед за ними на «проведывание» рассказанных новостей отправлялись новые экспедиции и в свою очередь находили неясачные и богатые соболем земли. Царские чиновники все это прекрасно понимали и в организацию походов «встречь солнца» каждый пытался внести свою лепту. И чем выше чиновник находился на служебной лестнице, тем увереннее он был, что вносит более важный вклад в этот процесс, хотя зачастую оказывался не у дел. Администрация снабжала, пусть и не всегда, не полностью, поднимавшихся в поход людей оружием, боеприпасами, продовольствием, а после завершения похода, памятуя о том, что за удачный поход их ждали награды и повышение по службе, стремились «учинить государеву многую прибыль» закреплением достигнутых результатов. Но не забывала и о себе. И все же освоение земель «встречь солнца», наряду с его народным характером носило ярковыраженную государственную окраску.

Поиск новых необъясаченных «землиц», как правило, проходил без конкретной постановки цели, без конкретного маршрута движения экспедиции, а потому в случае неприбытия ее или даже гибели найти землепроходцев было невозможно, за исключением случаев совпадений. Нередко участники экспедиции даже не знали, что недалеко от них могли находиться другие, такие же землепроходцы по новым неизведанным местам.

В середине XVII столетия, по выражению крупнейшего историка-сибиреведа С. В. Вахрушина, на востоке Сибири «царила полная анархия», «служилых людей охватила какая-то горячка» [22, с. 33]. Мангазейские, тобольские, енисейские, томские отряды в поисках «новых неясачных землиц» забирались в самые отдаленные и глухие уголки. Это были не обязательно казаки, как можно встретить в литературе, а отряды с основным костяком из охочих и промышленных людей. Причем те, кто был побогаче, нанимали себе покрученников — людей, которые на особых договорных условиях выполняли задачи своего хозяина-наемщика и отправлялись в поход за его счет. Им также приходилось переносить все тяготы и лишения походной жизни, браться порой за оружие, голодать, а порой они и погибали. Добывавшие соболя промышленные люди, которые пристраивались к отрядам, задерживались на «проведанных землях», а служилые шли все дальше и дальше. Однако и действия служилых попали под контроль администрации, но во время походов она их не сковывала и волю казаков не ограничивала, предоставляя им простор для самостоятельных действия во время экспедиций. Подобно казакам Дона и Яика (реки Урала) государевы служилые люди в Сибири нередко сами решали, собравшись «на круг», многие важные вопросы, в том числе и изменения маршрута движения, и его цели, прекращения или продолжения экспедиции, применения силы при разрешении спорных вопросов по отношению к местному населению или таким же, как и они, проходчикам и т. д. И с этим обстоятельством властям приходилось считаться, здесь они не могли распространить свое поле деятельности. Были случаи, когда, оспаривая друг у друга право собирать ясак с местного населения и пошлину с встречающихся русских «промысловых людей», между отрядами землепроходцев дело доходило до настоящих сражений. В распри втягивались местные жители. Иногда аборигены дважды, а то и трижды платили ясак, что влекло к их разорению, наносило серьезный урон казне, авторитету землепроходцев у коренных жителей и их взаимоотношениям. [22, с. 33] Поэтому московское правительство запретило проведение самовольных походов из сибирских городов, а для регулирования экспедиционной работы создало в Якутии в 1641 году самостоятельное ведомство. В результате этого Якутский (Ленский) острог стал не только прочной базой и трамплином освоения восточно-сибирских земель, но и центром самостоятельного обширного в Российском государстве уезда [22, с. 34].