Заключение

Движение русских людей на восток к середине XVII века завершилось выходом землепроходцев и промышленников на Амур, Зею, к устью Сунгари и Охотскому морю. На территории юга Дальнего Востока к приходу русских в первой половине XVII столетия проживали различные этнические группы в несколько отличительных климатических и природных условиях, относившиеся к разным языковым семьям. Территория расселения аборигенов не представляла собой единого этнического региона. Здесь выделялось несколько больших областей, каждая из которых имела свою специфику, обусловленную географической средой, процессом исторического развития, их территориально-производственной общностью. Под влиянием этих факторов формировалась материальная и духовная культура коренного населения, их мировоззрение, языки. Развивались и закреплялись этнические особенности, складывались общественные отношения, социальные нормы, бытовой уклад [11, с. 19]. В «отписках» и «скасках» русских землепроходцев, как подчеркивает А. В. Смоляк, упоминаются дючеры, натки, ачаны, гольдики, лонки, нигедальцы и т. д. [32, с. 223-224]. Самой многочисленной народностью являлись нанайцы.

Присоединение Приамурья к России, начатое экспедицией Ерофея Павловича Хабарова, привело к распространению на этой территории различных форм хозяйственной деятельности: пашенного земледелия, ремесел, промыслов. Местные жители, испытавшие ужасы вторжения маньчжуров, разорение и угон в плен, увидели в российском подданстве, как отмечает Г. А. Леонтьева, единственную возможность сохранить свое существование [17, с. 115]. В тех условиях долго оставаться независимыми от крупных и сильных государств жители Приамурья не могли. Ход исторического развития делал такое присоединение рано или поздно неизбежным [30, с. 10]. Процесс присоединения дальневосточных земель преимущественно был мирным, хотя не исключалось и применение военных методов [37, с. 103]. Это событие способствовало вовлечению населяющих Амур народов в орбиту более прогрессивных социально- экономических отношений и контактов с русским народом, а также втягиванию их в формирующийся общероссийский рынок.

В работах отдельных историков подчеркивается, что Поярков, Хабаров, Степанов, их сподвижники и преемники пронеслись по амурской земле кровавым опустошающим ураганом [41 с. 344]. Конечно, нельзя отрицать, что ничего подобного не было. Такие случаи происходили со всеми, кто шел с ними рядом, после них. Но эти люди не ставили целью разбойничать, к тем или иным поступкам приводили независящие от них обстоятельства. Землепроходцы в невероятно трудных условиях (нередко они гибли от голода и пуль) выполняли свой гражданский долг, на своих плечах привносили более высокую культуру в среду людей, находившихся в то время в полудиком состоянии, а порой и на стадии вымирания.

В отличие от маньчжуров, совершавших кратковременные кровавые разбойничьи набеги на местных жителей, русские землепроходцы начали застраивать и обживать этот край. Однако «ничейную» землю, уже к 1653 году присоединенную к России, под давлением военной силы маньчжурской династии Цинов русским пришлось временно оставить на два столетия. В итоге эти места, по словам В. М. Кабузана, «по существу были превращены в пустынное буферное пространство, отделяющее Россию от Цинской империи» [12, с. 179] .

Начиная с XVII столетия четко выкристаллизовываются основополагающие переселенческого процесса на Дальний Восток. Они в корне отличаются от всех других колонизируемых в истории земли процессов.

Первое. Коренное население в Приамурье не подвергалось истреблению, как это происходило со многими индейскими племенами Америки или аборигенами Африки, оно не было согнано со своих земель [30, с. 11]. Местные племена интегрировались в более высокую культурную среду жизнедеятельности русских людей с учетом (или без него) ломки их социальных и духовных устоев.

Второе. Колонизация дальневосточных земель является не военной, как это было в истории других народов мира, а народной. Ее главную силу и основу составляли крестьяне-земледельцы. Именно они были истинными завоевателями Сибири и Приамурья, а не казаки и воеводы, как это часто бывает представлено в литературе [30, с. 12].

Третье. Эта народная колонизация в большинстве случаев опережала и превосходила по своим масштабам и размаху государственную [30, с. 12].

Четвертое. Как емко подчеркивает М. И. Светачев, «не только антинаучно, но и аморально ... рассматривать российское прошлое как сплошную цепь „империалистических завоеваний“, „грабительской деятельности“ русского простонародья» [30, с. 12]. Русское государство всегда жило по законам своего времени. В своей политике оно использовало общепринятые правила взаимоотношений с соседями и соответствующие этические нормы.

Присоединение Приамурья к России и его заселение сделало наше государство неизмеримо могущественней как в экономическом, так и в политическом отношении. В этом главное значение начального периода колонизации Приамурья, у истоков которого стояли русские землепроходцы Иван Москвитин, Василий Поярков, Ерофей Хабаров, Онуфрий Степанов и их сподвижники — «простые русские мужики, одинаково мастерски владеющие топором плотника, оружием воина и крестьянской сохой» [15, с. 7]. Будущее показало, что Приамурье стало частью необъятной России, обрело большое государственное значение и получило свое «статус-кво» в Айгунском (1858) и Пекинском (1860) договорах.