Словесница Искусств

О том, что в Ульчском районе есть мыс с красивым названием Аури, я давно слышала от хабаровских художников, которые бывали здесь на этюдах. Позднее — от жителей Приамурья. Рассказывали, что лишь там растут белые маки, что отвесное полотно Ауринского утеса расчерчено странными знаками, а справа расположен «палец горного духа» — скалистое ответвление, которое и вправду напоминает гигантский перст. Словом, Аури — это такое место на земле, которое, увидев однажды, не забудешь никогда. Так, собственно, и вышло...

Отправная точка путешествия на Аури — старая Булава, село, подарившее миру таких ярких мастеров и художников, как Зоя Пластина и Очу Росугбу. Есть еще новая и малая Булава, но именно в старой деревне стираются границы времен, мирно соседствуют современность и далекое прошлое. По утрам с мохнатых сопок сползают прозрачные туманы, а речная свежесть умывает просыпающуюся деревню. Возвращаются рыбаки с ночным уловом, хозяйки отгоняют на пастбище коров. Так в делах и заботах проходит день, а потом вечер заботливо укрывает ее песнями сверчков-невидимок и шорохом речных волн. Когда же ночь уверенно занимает эту территорию, над спящей Булавой взлетает голос шаманского бубна.

Для меня, типичного городского жителя, ульчское село показалось ожившей картинкой из старинного альбома. Старушки в национальных халатах, берестяные туеса и плетеные блюда-соро в качестве обычной кухонной утвари, яркие пятна макури — полупрозрачные пласты кеты, которые сушатся во дворах под специальными навесами, и ульчская речь, похожая на птичьи голоса. Конечно, на родном языке говорили в основном пожилые люди, как, например, Вера Георгиевна Ангина или просто баба Вера, приютившая меня на время командировки. Уже на второй день я знала, что «сородэ» по-ульчски — «здравствуйте».

Тогда мне очень повезло: в эти же дни в доме бабы Веры гостила ее приятельница шаманка Индяка. Она плохо говорила по-русски, но на помощь приходила Вера Георгиевна. Бабушка Индяка слышала, что я собираюсь на Аури, и одобрительно кивала головой. Путешествие оказалось непростым, и во многом благодаря старой шаманке оно завершилось благополучно. Но об этом стало известно позднее.

Моим проводником на Аури был Иван Павлович Росугбу — художник и философ, создавший в Булаве на самом на берегу Амура свой собственный мир. Аури — его родина, здесь он вырос, и даже теперь, когда эта земля опустела, он помнит все ее тропы и все легенды.

Аури, в переводе с ульчского, тихое, спящее место. Какие бы ветры ни дули, на Аури всегда благодать. Когда-то здесь располагалось стойбище, основанное, по легенде, именно родом Росугбу. Еще старики рассказывали, что в давние времена с верховьев Амура спускались три брата. Решили каждый идти своей дорогой, но спустя годы обязательно встретиться. Разломали на три части родовое огниво, чтобы потом соединить обломки и таким образом узнать друг друга. Поравнялась лодка с мысом Аури, и один из братьев сошел на берег, другой высадился на Дуди, а третий взял курс на Май, где тогда жил род Ангиных...

Старенькая моторка Ивана Павловича, труженица и кормилица, кашляла, шумно рассекала волны и несла нас в пространство тишины. Потом мы шли по узорчатому ковру из можжевельника, чабреца и тех самых белых маков, долго поднимались вверх к самой вершине утеса, и только там попали в радушные объятия амурского ветра. Здесь он хозяйничал вовсю, а вот в деревню, укрытую плотным кольцом деревьев, точнее в то место, где она когда-то находилась, входить не смел. Все правильно: Аури ведь место тихое.

В советское время это было селение со всеми положенными атрибутами той эпохи: колхозом «Красный маяк», сельсоветом и начальной школой. Ребятишки подрастали, и речной трамвайчик отвозил их в булавинскую среднюю школу. А в свободное время босая ауринская детвора гоняла по крутым сопкам, не боясь ни острых камней, ни увертливых змей. По весне ребятишки выкапывали из земли корни какого-то растения, называемого ульчами «тукус», и с удовольствием их ели. Иван Павлович до сих пор помнит их сладость.

Тогда же на самой вершине Ауринского утеса стоял маяк, помогавший речным судам благополучно миновать довольно узкий поворот Амура. Его хозяйкой была баба Вера. Молодая и быстроногая, она каждый день взбиралась на крутой утес, чтобы зажечь керосиновый фонарь на маяке. Как же давно это было. Целая жизнь прошла-промелькнула. На заросшем травой и покинутом ауринском кладбище покоятся мама Веры Георгиевны и четверо первых ребятишек, умерших совсем маленькими. Да и сама деревня давно уже спит, укрывшись мягким одеялом из разнотравья. Погас маяк, закрылся сельсовет, перестал курсировать речной трамвайчик, и народ потихоньку перебрался в Булаву. Последними уехали с любимого места родители Ивана Павловича. Долго еще стояли пустые дома, растерянно глядя на проплывающие лодки, а потом и они исчезли в пламени разбушевавшегося лесного пожара. Сама природа стерла с лица земли ульчское стойбище, но память об этом культовом для приамурских этносов месте не тронула. Мой проводник Иван Росугбу рассказал, что такие утесы, как Ауринский, на Амуре считаются священными, поскольку отмечены особым знаком — «пальцем горного духа».

Местные жители приезжают на Аури собирать целебные травы. Среди них есть одна с особенно пряным вкусом. Ульчи ее сушат и добавляют в свое любимое блюдо «баду». Это что-то вроде жидкого крупяного супа, приправленного сушеной красной икрой и той самой пряностью с Аури. Кстати, великолепное и полезное кушанье. Помню, Иван Павлович нарвал тогда целую охапку ауринской приправы.

...Солнце наливалось темно-красным соком, и мы возвращались в Булаву. Снова загрузились в моторку и отправились домой. Тут-то и начались наши приключения. Мотор, барахливший еще по дороге на Аури, практически не тянул и грозил заглохнуть прямо посреди реки. Мы периодически останавливались, Иван Павлович колдовал над капризной «старушкой», и так продолжалось довольно долго. И вдруг в небе появилась большекрылая птица. Он покружила над нами и полетела в сторону Булавы. Мотор перестал капризничать, лодку словно кто-то приподнял сильной рукой, и она на одном дыхании понеслась сквозь потемневшие волны.

Мы добрались до берега, попрощались с Иваном Павловичем, и я направилась к дому Веры Георгиевны. У ворот, обхватив колени руками, сидела шаманка Индяка. Я примостилась рядом и стала рассказывать о поездке, о проблемах с лодкой. Старушка улыбнулась: «Знаю, я тоже там была». Сначала до меня не дошел смысл этих слов, подумала, что на Аури она приезжала прежде. Бабушка Индяка посмотрела укоризненно и сказала: «Почему не чектырили? Почему Хозяина не угостили? Он вас встречал...» А ведь и вправду, не догадались прихватить с собой чекушку, чтобы вылить ее на ауринскую землю. Спасибо, что хоть Иван Павлович подсказал бросить в воду несколько сигарет... И тут я вспомнила красивую птицу над рекой, неведомую силу, которая помогла нашей лодке, и наконец догадалась. Ну, конечно же, шаманка тоже была с нами на Аури, помогала в пути и оберегала! Ей ведь не требуются специальные средства передвижения, чтобы попасть из одного пространства в другое. Потом уже я узнала, что имя ее — Индяка — переводится как морская птица.

Два года спустя Иван Павлович снова отвез меня на Аури. Ничего не изменилось в этом тихом и прекрасном месте. На Ауринский утес мы принесли дары для Хозяина. Мой проводник оставил на вершине утеса завернутые в небольшие кулечки крупу, чай, соленую рыбу. Практически сразу в прозрачной голубизне неба распростер свои крылья белохвостый орлан. «Хозяин прилетел», — тихо сказал Иван Павлович. Я успела щелкнуть фотоаппаратом. Кадр получился отменный. А когда спускались вниз, на тропе лежало белое перо, словно только что оброненное большой птицей. «А это вам подарок от Хозяина», — заметил мой немногословный проводник.

Перо с мыса Аури хранится у меня между страниц блокнота, где первые впечатления о приамурских селениях, краткие записи старинных легенд и адреса людей, которые за это время стали для меня по-настоящему близкими.