Словесница Искусств

Время, время... Стрелки твои то мелькают в неуловимом ритме, то вдруг погружаются в тягучее пространство. Уходят старики, уходят тайны ремесел, уже не так сочно звучит язык аборигенов, утрачиваются многие важные ритуалы. Но то, что называют коллективной народной мудростью, остается жить по сей день. На уровне генетической памяти современные аборигены продолжают чтить своих богов, побаиваются их гнева и стараются не нарушать самых главных табу.

Так сложилось, что последние годы были наполнены командировками по национальным селам Хабаровского края. Здесь, на приамурской земле, мне посчастливилось встречаться с представителями северных этносов самых разных поколений — от глубоких стариков до забавной детворы, с талантливыми мастерами, сказителями, историками, краеведами. Словом, с теми, кто подходит под лаконичную формулировку «носители традиционной культуры».

За несколько лет на страницах моего «походного» блокнота вперемежку с заметками о народных праздниках, умельцах и значениях орнаментов появилось множество загадочных, а порой вообще необъяснимых историй. Им можно верить или нет, но пройти мимо вряд ли получится. По сути, это отдельный пласт современной духовной культуры коренных малочисленных народов Севера, над которым, возможно, еще предстоит поразмыслить ученым.

Жизнь дальневосточных этносов всегда была наполнена различными запретами. Это похоже на кодекс чести, в основе которого главное — не навредить Земле, Природе, соплеменникам. Не потому ли наши реки кипели от обилия рыбы, тайга давала все необходимое, старики не голодали и были самыми почетными членами рода, общины, а дети буквально с первых шагов учились быть смелыми охотниками и умелыми хранительницами очага? Конечно, случалось всякое: и голод, и несчастья. Но люди молились богам, просили о заступничестве и благодарили за все. Приамурье сплошь усеяно культовыми местами, где аборигены совершали обряды жертвоприношения и обращались к высшим силам. Тырский утес, мыс Аури в Ульчском районе, Кондо-сопка у нанайской деревни Кондон, магический камень с наскальным рисунком у села Калиновка, священные скалы с высеченными на них древними посланиями у стойбища Май и села Шереметьево на реках Уссури и Кия, «сукпайская писаница» на реке Сукпай, «особые» скалистые образования, которые местные жители называют «пальцами горных духов», тайные пещеры по берегам Амура и даже отдельные островки.

Петроглифы Приамурья, созданные древними народами, населявшими прежде эти земли, — это потрясающее наследство для дальневосточников. Пока что ученым достоверно известны шесть памятников наскального искусства в нижнем течении Амура и его притоках. Самый древний из них, датируемый десятым — двенадцатым тысячелетиями до нашей эры, расположен неподалеку от нанайской деревни Сикачи-Алян.

Словно чья-то могучая рука разбросала на берегу реки огромные валуны с изображением личин богов, шаманских масок, сцен охоты и сюжетов из старинных легенд. Это место всегда было священным для коренных малочисленных народов, населяющих здешние края. Приходя к камням, они поклонялись духам, просили у них удачи и защиты. Впрочем, и в самом названии Сикачи-Алян зашифровано магическое значение. Производная от нанайского глагола «саори» — «сакачиори» — переводится как «знать», «узнавать», «выспрашивать». «Алян» с нанайского — черта, грань между царством мертвых и живых. Есть и другой вариант: «алян» — залив, где вода течет вспять.

Хроника наскальных шедевров «каменной галереи» такова. Самые первые научные описания «живописных» камней сделали Р. К. Маак в 1859 году и Н. Альфтан в 1894 году. В XIX веке сикачи-алянские петроглифы увидел исследователь Бертольд Лауфер. Потрясенный американец хотел даже спилить наскальную живопись и увезти к себе за океан, но, к счастью, ему это не удалось. Однако Лауфер, так же как и другой востоковед Г. Фоук, оставил описание наскальных рисунков. В начале двадцатого века изучением археологического памятника занимались видные зарубежные и российские ученые Тории Рюдзо, Л. Я. Штернберг, Ф. Ф. Буссе, Л. А. Кропоткин, В. К. Арсеньев. Однако наиболее системное исследование и описание петроглифов уже в советское время произвела группа археологов под руководством Алексея Павловича Окладникова. В результате в свет вышла книга «Олень золотые рога» с отдельной главой «В Стране трех солнц», посвященной петроглифам Сикачи-Аляна, затем — фотоальбом «Древнее искусство Приамурья», где наряду с уникальными археологическими находками представлены и сикачи-алянские наскальные рисунки.

А. П. Окладников вместе со своими коллегами отыскал и дал научное описание более 150 рисункам на мощных базальтах. Еще в те годы он мечтал о создании в Сикачи-Аляне заповедника. Всеволод Петрович Сысоев, известный хабаровский краевед, писатель и друг Окладникова, вспоминал слова академика о том, что на старости лет тот готов был стать сторожем при «каменной галерее», если это потребуется для ее сохранения.

Мне кажется, что для жителей Сикачи-Аляна и других глубинок Приамурья петроглифы на огромных валунах нечто большее, чем «уникальный памятник археологии». Их прадеды и деды приходили сюда просить «кэси», а теперь и они заглядывают в трудную минуту «в галерею». С дарами, разумеется.

Помню свой первый визит в это сакральное место. Строптивая моторка, превращая зеркало реки в тысячи серебристых осколков, за несколько минут доставила нас к той части берега, которую местные называют Гасяном. Одна из моих спутниц, коренная жительница села, предусмотрительно захватила с собой красное вино и, как только мы ступили на берег, окропила им землю, попросила у духов прощения за наш непрошеный визит. И объяснила: очень важно правильно вести себя в священных местах.

Позднее мне еще не раз приходилось бывать «на камнях», как говорят местные, и всегда в этих «полотнах» открывалось что-то новое. Все зависело от уровня воды в Амуре, и когда волны отступали далеко-далеко от берега, можно было любоваться открывшимися валунами и читать новые сюжеты. К примеру, легенду о голове, которая долго искала подходящего хозяина, примеряясь к самым разным животным, в том числе и к лошади, а в итоге оказалась на плечах у человека. Изображение этой сказки прежде можно было встретить лишь в трудах Окладникова. Не одно десятилетие камень скрывала амурская вода, и лишь недавно, когда река стала катастрофически мелеть, он освободился из этого плена.

Моим самым главным гидом стала Светлана Николаевна Оненко, учитель истории в сикачи-алянской школе. Эта нанайская деревня для нее единственное место на Земле, где душе спокойно и сердцу радостно. Она часто приходит в Гасян, знает практически каждый камень, рассказывает легенды и предания. Более того, Светлана Николаевна чувствует энергетику наскальных изображений. «Каменная галерея» начинается с черепообразных личин. Считается, что они источают отрицательную энергию и как бы чувствуют людей с неустойчивой психикой. Совсем иначе дело обстоит с «Космическим лосем» на большом валуне со срезанной верхушкой. Лось для народов Сибири и Дальнего Востока — символ необъятной Вселенной. Это их мир — бесконечный и прекрасный, как та спираль-орнамент, что украшает тело животного. Аборигены верят, что «Космический лось» не только приносит удачу, но и исцеляет от болезней. Совершив ритуал приношения даров, страждущие кладут на его изображение руки и просят здоровья...

Между Сикачи-Аляном и русской деревней Малышево на амурском берегу есть еще одно магическое место, с которым связано немало преданий. Это скала и расположенный рядом большой каменный ансамбль, где зашифрована легенда о старухе и ее семерых дочерях. Только в определенное время дня, когда солнце по-особому бросает свои лучи на вздыбленную землю, можно явственно разглядеть фигуру старухи и стоящих позади нее девушек, а также ряд предметов — идола, котел и надгробную плиту. Считается, что старуха указывает путь в царство мертвых, но об этой легенде речь еще впереди. Пока же стоит рассказать о небольшой пещере (так местные жители называют достаточно узкий проход в скале), которая, собственно, и считается у аборигенов вратами в потустороннее царство.

Пещера эта — место таинственное и даже страшноватое. В прежние времена сюда приходили испытать судьбу, и, судя по сохранившимся преданиям, предсказания всегда оказывались безошибочными. Схема общения с судьбой (или богами, духами пещеры, обитателями царства мертвых, которое нанайцы называют «буни») достаточно проста: нужно войти внутрь и ждать сигнала. Если стены сомкнутся, и человек дотронется до них, значит, жизнь его не будет легкой и долгой, а если в тесном пространстве вдруг возникнет ощущение свободы — все сложится удачно. Надо сказать, что и сегодня отдельные смельчаки решаются подойти к черте, разграничивающей миры. Причем не только аборигены, но и братья-славяне.

Каменную старуху, которая стоит на страже у пещеры, местные жители ласково называют «бабушкой». В середине прошлого века в Сикачи-Аляне еще не было своего магазина, и за продуктами отправлялись на лодках в соседнее Малышево. На обратном пути люди всегда причаливали к «бабушке», били ей поклоны и оставляли дары. Когда в деревне появилась торговая точка, подарков у каменной старушки поубавилось, но люди все равно не забывали ее и время от времени совершали в районе каменного ансамбля обряды жертвоприношения, задабривали духов. Более серьезным испытанием и для «бабушки», и для сикачи-алянцев стало возведение дамбы. По каким-то соображениям тогдашние власти решили взять материал для ее строительства в священном месте. Фигуры четырех «дочерей» взорвали и увезли образовавшиеся камни на стройку. «Бабушка» осиротела, а старики горестно сказали: не сойдет это с рук так просто, будут погибать люди. И правда, многие жизни унесла в дальнейшем построенная дамба...

Нельзя нарушать табу ни в большом, ни в малом. Расплата придет неминуемо, и северные народы это хорошо знают. И вышитые сакральные сюжеты на халатах, и деревянные амулеты — прямая связь с богами, и потому нужно быть предельно осторожным. Прежде за магическими процессами внимательно следили шаманы и давали конкретные рекомендации. Для решения той или иной проблемы требовался помощник — сэвэн или особый амулет. Чтобы ритуальные вещи «работали», шаман совершал ритуал: он заманивал в деревянного идола, который являлся материальным вместилищем для духа, болезнь или какую-то напасть, и в дальнейшем исцеленный человек кормил сэвэна, чтобы дух не гневался. Иногда, поместив в деревянного божка проблему, шаман его уничтожал. Однако и сам мастер, прикасаясь резцом к дереву, как бы вступал в диалог с представителями других миров. Не случайно, для восполнения затраченной энергии люди приносили ему ткань, металлическую утварь, но никогда не платили денег — табу.

В Сикачи-Аляне, как и в других приамурских деревеньках, сегодня многие мужчины делают амулеты на все случаи жизни: сэвэн в виде человеческой фигурки с ножкой на деревянном кольце — при больных суставах, сэвэн с отверстием на туловище — от недугов желудка, как, впрочем, и лягушка, сидящая на сундуке. Понятно, что реальной силы такие амулеты не имеют. «Препараты» продают в основном туристам, для которых они не более чем экзотические сувениры, а для сельчан — дополнительный, а порой и единственный заработок. Жизнь в приамурских глубинках сложная, не слишком сытая, и потому древние амулеты давно стали средством выживания для коренных малочисленных народов. Но ведь можно незаметно перешагнуть невидимую грань и навлечь на свою голову неприятности. Как это и случилось с одним сикачи-алянским мастером. Он оказался особенно удачлив: его амулеты шли нарасхват. Делал он их в основном по ночам, закрывшись в тесном сарайчике, приспособленном под мастерскую. Но однажды с ним произошел невероятный случай, который положил конец сувенирной деятельности. Острый резак, как будто приподнятый рукой невидимки, вдруг поднялся вверх примерно на метр и со всего размаха воткнулся в столешницу. Мастер (к слову, человек серьезный и непьющий) понял все с первого раза: сэвэны, поставленные на поток, не на шутку рассердили духов. С тех пор как бы его ни уговаривали, народный умелец амулеты не делает. Только мебель по европейским образцам.

В этой истории все ограничилось лишь предупреждением богов, а вот невольное нарушение табу одной нанайской мастерицей из Комсомольска-на-Амуре повлекло за собой более серьезные неприятности. Она делает из бересты туеса, короба и другие прекрасные изделия в традициях приамурского искусства, а необходимый материал берет в лесу. Так было и в один из дней, когда мастерица вместе с мужем отправилась в ближайший от города березняк. Нарезали они вдоволь берестяных пластин, привезли их домой, но к вечеру женщине вдруг стало плохо. Поднялась температура, и... стал распухать язык. Она рассказывала, что ночь прошла в бреду, и сквозь забытье кто-то шептал: нарушила табу, взяла бересту в запретном месте, разгневала духов. Дело в том, что в давние времена, когда Приамурье представляло собой россыпь небольших стойбищ, практически возле каждого жилища росло особое дерево — родовое. Ему поклонялись, считая вместилищем душ предков, и ни под каким предлогом не наносили урона. А поскольку береста у нанайцев и других дальневосточных этносов была одним из самых ходовых материалов, добывать ее старались подальше от жилья, чтобы ненароком не поранить священное дерево. Многие аборигенные стойбища давно исчезли с лица земли, но родовые деревья остались. Шумят себе на ветру, охраняя покой давно ушедших северных родов. Наша мастерица, сама того не желая, вторглась в запретный мир и подвергла себя серьезной опасности. Но, будучи человеком понимающим, уважающим традиции, она знала, как можно все исправить.

Утром, еле держась на ногах, женщина купила живую курицу, захватила связки березовой коры и отправилась на то самое место, где еще вчера добывала материал для своих изделий. Как делали когда-то ее предки, она совершила обряд жертвоприношения: окропила кровью курицы стволы деревьев и положила у корней срезанную бересту. Молилась богам, просила прощения и была услышана. Практически сразу ей стало легче, распухший до неузнаваемых размеров язык принял прежние формы, ушел жар. Спустя время стало известно, что на месте того березняка находилось когда-то старое нанайское кладбище. Глубоко в землю ушли захоронения, укрылись ковром из трав и кустарников, но суровые стражи-деревья по-прежнему строги и внимательны...

У приамурских народов есть такое понятие, как случайный грех. Его можно совершить невольно, потревожив древнее родовое капище или, скажем, наступив на место (естественно, неприметное глазу), где в былые времена находился специальный сруб для медведя. В данном случае речь идет о традиции ульчей, для которых косолапый — животное тотемное. Они отлавливали медвежонка, помещали его в специальный сруб, кормили в течение трех лет, а потом совершали особый обряд жертвоприношения во время медвежьего праздника. К опустевшему сооружению не прикасались и для последующего ритуала строили новый сруб. Со временем стойбища исчезли, подобно следам на мокром речном песке, но земля продолжает хранить энергетику запретных мест. Вот почему современные жители приамурских селений, отправляясь на своих лодках за ягодами, травами или тальником на такие острова, стараются вести себя крайне осторожно. Когда меня впервые привезли на мыс Аури, где расположен один из самых известных объектов поклонения — Ауринский утес, проводник вел особыми тропами, подальше от места прежней ульчской деревни. От греха подальше.

Но если грех совершен, жди наказания. Ульчская бабушка Татьяна Еюка, с которой я познакомилась в селе Булава, что вниз по Амуру, показывала на свои больные руки, пораженные артритом, и рассказывала, что в 1930-х годах она жила в Аури и ей приходилось расчищать землю под огороды. Если на пути попадались медвежьи срубы, она попросту их ломала и выбрасывала. Или подсказать было некому, или молодость ничего не боится, но дело сделано. А когда нагрянула болезнь и в еще достаточно активном возрасте сделала ее инвалидом, она поняла, за что это ей.

Еще одна старушка, жительница Сикачи-Аляна, вспоминала своего отчима, который в начале 1930-х, когда советская власть устанавливала свои порядки в аборигенных стойбищах и боролась с «пережитками», стал активным ее помощником. Вместе с комсомольцами-добровольцами он забирал у своих соплеменников сэвэнов, идолов и рубил их на мелкие кусочки (как это похоже на уничтожение православных образов в русских селах!). Бабушка говорила, что люди плакали, вставали на колени и просили его остановиться, но принявший новую веру нанаец лишь смеялся над ними. И что же? Младшая дочь ее отчима всю свою жизнь в категории невезучих — получает серьезные травмы, попадает в неприятные истории. Северные боги не прощают жестокости и отвечают тем же...

В основе всех табу дальневосточных этносов — глубокое уважение к богам, к их воле. Это не может быть предметом наживы или самовозвеличивания. Известный в Приамурье ульчский мастер Иван Павлович Росугбу вырезает из дерева скульптурные композиции, занимается берестографикой и линогравюрой, участвует в выставках. Но есть у него несколько работ — шаманские образы, изображения родовых тотемов, — которые он никогда не выставит на всеобщее обозрение и не продаст ни за какие деньги. Табу.