Словесница Искусств

К 135-летию со дня рождения В.К. Арсеньева
 

Владимир Клавдиевич Арсеньев — личность легендарная. Он соединил в себе драгоценные качества: исследователя, путешественника и писателя. Это счастливое сочетание разных сторон его дарования. Не будь Арсеньев географом, путешественником, не было бы Арсеньева-писателя, и литература не знала бы таких пленительных образов, как гольд Дерсу Узала, и таких цельных, запоминающихся характеров, как орочи Савушка Бизанка или Карпушка, и многих других. Личный опыт исследователя, разносторонние знания и талант Арсеньева породили точность и выразительность его описаний Уссурийского края, таежных дебрей с их бесчисленными обитателями, звериных троп, горных хребтов, перевалов, рек, топких марей, морского побережья... Причем в разное время года и все — с предельной конкретностью.

Но раньше, чем эти описания легли на бумагу, они были выхожены Арсеньевым. Книги его выстраданы. Как верно сказал в свое время Пржевальский о трудной миссии исследователя: «Не ковром будет постлана ему дорога. И не сами полезут ему в руки научные открытия. Нет! Ценою тяжелых трудов и различных испытаний, как физических, так и нравственных, придется заплатить даже за первые крохи открытий...»

Силу этих слов, наверное, неоднократно испытал на себе Владимир Клавдиевич. Имя его по праву ставится в один ряд с именами знаменитых русских путешественников: Семенова-Тян-Шанского, Миклухо-Маклая, Пржевальского, Потанина, Козлова. Арсеньев был подвижником, страстным и неутомимым путешественником. Но в отличие от своих предшественников и учителей, прославленных географов — открывателей новых земель, стран, народов Арсеньев посвятил свою жизнь и все свои труды Дальнему Востоку. Он не только путешествовал по Уссурийскому краю, здесь он жил. Хабаровск, Владивосток... Эту силу притяжения тоже нужно понять и объяснить: почему дальневосточная земля навсегда покорила Арсеньева, хотя родился он в Петербурге, бывшей столице, и, окончив пехотное юнкерское училище, был направлен для прохождения службы в Варшавский военный округ. Твердый характер и настойчивость в достижении цели проявились у Владимира Клавдиевича уже тогда. Он с юности мечтал о дальневосточной тайге и потому стал добиваться перевода из Польши.

«Когда мечта сбылась, — вспоминал он позднее, — и я выехал на Дальний Восток, сердце мое замирало в груди от радости...»

Известно, что очерки Пржевальского об Уссурийском крае были первой настольной книгой Арсеньева. Всю жизнь Владимир Клавдиевич считал себя его учеником. Как исследователь-энциклопедист он многому от него научился. И, прежде всего, умению комплексно решать научные задачи в экспедициях. Какими разносторонними были его обязанности! Он разведывал новые пути для освоения природных богатств края, изучал рельеф Дальнего Востока, устанавливал состав и характер лесов, описывал флору и фауну, с особой тщательностью интересовался бытом коренного населения края, в частности орочей, гольдов (нанайцев), удэге, их историческим прошлым. В то же время ему было поручено изучать важнейшие вопросы, связанные с общегосударственными проблемами, которые касались и обороны края.

И выходит, что не было такой сферы в природе и деятельности человека и такой отрасли народного хозяйства, мимо которых прошел бы Арсеньев равнодушно. Все научные наблюдения он вел в экспедициях сам. Ботаника и археология, орнитологические коллекции, экспонаты по этнографии, метеорологические наблюдения, геология, звериный промысел и охота... И еще дневники! И кроме всего перечисленного он был прекрасным писателем и сумел «в живых образах и ярких картинах раскрыть изумительные богатства Дальнего Востока, красоту природы и духовный облик населяющих его народов...».

В бесконечном поиске нового, неизведанного таится успех арсеньевских книг. И еще они подкупают точным знанием предмета. Откройте любую главу путешествий. Независимо от того, куда вы устремитесь вслед за автором — на морское побережье или к отрогам Сихотэ-Алиня, по Амуру, на Анюй или в долину Майхэ — ощущение близости опытного путешественника, старшего друга не оставит вас ни на минуту.

Однажды мне довелось видеть зеленый томик Арсеньева у геологов на берегу Катанэ. Они читали его, как поэму, и, представьте себе, как справочник. Он служил им пособием в таежных походах.

Не каждое произведение можно перечитывать по нескольку раз. Но книги Арсеньева перечитываются. Он был человеком энциклопедических знаний, обладал высоким чувством слова, был чуток к малейшим оттенкам. Кто-то из классиков сказал о Пушкине, что тот отличался собранностью в поэзии, что он никогда не входил в нее неприбранным и не вносил туда ничего лишнего... Что-то подобное приходит на память, когда думаешь об Арсеньеве.

Его писательское дарование проявилось уже в первых отчетах об экспедициях по Уссурийскому краю. Написать о природе и людях Дальнего Востока книгу — было его мечтой. И он упорно шел к этому. Не удивительно, что Михаил Михайлович Пришвин, известный знаток природы и тонкий ценитель художественного слова, прочитав книгу Арсеньева «В дебрях Уссурийского края», отозвался о ней с восторгом и спустя время отправил Горькому. Так началось заочное знакомство Арсеньева с Алексеем Максимовичем.

Горький сыграл огромную роль в жизни Владимира Клавдиевича. Он помог ему иными глазами взглянуть на свое писательское дарование, глубже осознать, какая задача стоит перед ним, и всячески содействовал широкому признанию творчества Арсеньева. Личная встреча с Горьким, о чем мечтал Арсеньев, у них не состоялась. Но было несколько писем. Можно себе представить, какую радость испытал он, получив письмо из Сорренто!

«Уважаемый Владимир Клавдиевич! — писал Горький. — Книгу Вашу я читал с великим наслаждением. Не говоря о ее научной ценности, конечно, несомненной и крупной, я увлечен и очарован ее изобразительной силой. Вам удалось объединить в себе Брэма и Фенимора Купера, — это, поверьте, неплохая похвала. Гольд (т. е. Дерсу) написан Вами отлично. Для меня он более живая фигура, чем „Следопыт“, более художественная. Искренне поздравляю Вас...»

Яркое дарование и высокое мастерство Арсеньева как литератора не раз становились предметом восхищения таких известных ученых и путешественников, как Ф. Нансен, президент Академии наук СССР В. Л. Комаров, академик С. В. Обручев, ученый-этнограф Л. Н. Штернберг, фольклорист и этнограф, сделавший впоследствии много для познания творческой лаборатории В. К. Арсеньева, его литературных приемов и стиля, М. К. Азадовский.

О нем хотелось бы сказать отдельно. Дело в том, что Марк Константинович Азадовский в течение многих лет близко знал Владимира Клавдиевича, внимательно следил за его творчеством. После смерти Арсеньева он занялся поисками его ранних произведений, нашел, сумел составить сборник. В нем статьи, корреспонденции. Арсеньев отправлял их когда-то прямо из тайги, с попутчиками в редакцию газеты «Приамурье». Это было во время его путешествия в горах Сихотэ-Алиня и по реке Уссури (1908–1910). То есть самая трудная и продолжительная экспедиция.

Тот, кто внимательно читал Арсеньева, знает, как неистощим и богат он в изображении красок природы. «Желтовато-зеленый мох» и «золотисто-желтые рододендроны», «ровные пепельно-серые стволы» или «розоватый оттенок белого снега» (это бывает по утрам в тайге), «паутина, унизанная жемчужными каплями росы...» (это так удивительно точно!). Динамичны его описания неба, особенно перед грозой и на закате солнца. Некоторые его пейзажи напоминают гравюры: Арсеньев использует контрастные краски, сочетания светлых и темных тонов.

Писательское мастерство Арсеньева — тема необъятная. Нельзя не сказать о его умении создавать литературные портреты людей. Дерсу. Образ этого человека развивается постепенно, не сразу автор раскрывает нам его характер, и диалектику его души мы постигаем не сразу. Дерсу предстает перед нами в различных состояниях, но всегда на какой-то высоте. Он смел и готов на все, чтобы спасти своего капитана. Когда Арсеньев перечисляет, что таилось в котомке Дерсу, это не может не вызвать улыбку, но каждый предмет — осмыслен. И, наконец, еще один штрих к портрету Дерсу. Это было во время путешествия по реке Бикин. Арсеньев пишет так: «В моей сумочке было много всякой мелочи: цветные карандаши, перочинный ножик, резинка, игольник с нитками, шило, часы, секундомер и прочее. Часть этих предметов, в том числе и роговую чернильницу, я дал нести Дерсу...»

Потом выяснилось, что Дерсу потерял эту чернильницу, но так как он не знал, как ее назвать, то на вопрос капитана, что он еще потерял, ответил: «Грязную воду». Спутники Арсеньева рассмеялись и стали шутить над проводником. Дерсу обиделся. Начал оправдываться, говорить, что он берег эту «грязную воду» и знает, что она капитану очень нужна. Понимает... Одни слова выходят из уст человека и распространяются вблизи, по воздуху, другие закупорены в стеклянной бутылочке. Оттуда их надо достать, потом они садятся на бумагу и уходят далеко... Наивно? Да, конечно. Но ведь это Дерсу!

В среде литераторов иногда встречаются такие рассуждения: зачем писать об Арсеньеве, что-то сочинять о нем? Он ведь сам о себе написал и весь — в своих книгах. И все же Владимир Клавдиевич больше всего говорил о других, о своих спутниках, о тех, кого встречал на пути. Его интересовал мир природы и взаимоотношения человека с этим миром. Сам же он оставался в тени, справедливо считая не обязательным для себя включать элементы личного в строгую и всегда значительную у него ткань произведения.

Лишь иногда, читая его книги, можно ощутить настроение самого автора, почувствовать его через пейзаж, в изменчивом характере погоды или в разговорах с Дерсу, в размышлениях о своем проводнике, и опять-таки не о себе — о нем, о других спутниках.

Между тем Арсеньев сам бы мог стать героем книг, написанных кем-то. Его личность с годами приобретает все больший интерес. Его научные труды, путевые очерки, редкие по художественной силе и достоверности образы, созданные им, вызывают восхищение не только у нас в России. Они наделены огромным притягательным свойством, их знают люди разных стран. Но вот о самом Арсеньеве как о человеке, о его характере, привычках, взглядах на жизнь хотелось бы знать больше. Этот пробел заполнил Георгий Пермяков. Его не слишком большая, но содержательная книжка «Тропою женьшеня» в какой-то мере освещает подробности жизни выдающегося путешественника и писателя, дает представление о его мужестве. Надо отдать должное Пермякову: в свое время он ринулся в Сибирь по адресам ближайших родственников Арсеньева (братья, жена, сын), записал их воспоминания. А еще до этого вел с ними большую переписку, работал с архивами, перечитывал самого Арсеньева. И вот появилась эта книга. Она давно стала библиографической редкостью, и теперь, наверное, стоит выпустить в свет новое, дополненное издание.

Время идет, и все становится виднее. Традиции, созданные Арсеньевым в литературе, живут и развиваются на Дальнем Востоке. Его книги явились школой для многих писателей — наших земляков, начиная с Александра Фадеева. Его роман «Последний из удэге» был задуман не только под влиянием Фенимора Купера, как он сам говорил, но и книг Арсеньева, который впервые в нашей литературе изобразил так ярко и с такой душой таежного человека, представителя коренных народов.

Вслед за Фадеевым можно назвать и других учеников Арсеньева в литературе. Александр Грачев с его «Тайной Красного озера» — приключенческой повестью, которой зачитывается уже не одно поколение читателей. Николай Шундик и его книги о Чукотке, отмеченные пристальным, по-арсеньевски чутким вниманием к внутреннему миру людей. Книги Всеволода Сысоева и Владимира Клипеля об их совместных походах по лесным и горным тропам нашего края. В них тоже отразилось влияние Арсеньева, его умение читать и открывать лесные тайны. Но наиболее близок к Арсеньеву по своей профессии геодезиста, по характеру творчества Григорий Федосеев. Его книги «Злой дух Ямбуя», «Смерть меня подождет» и другие получили широкое признание. Но Арсеньева повторить невозможно. Его книги вырастали из подвига. И сами есть подвиг.

Редакция выражает благодарность О. С. Рослой, дочери Ю. А. Шестаковой, за предоставленную рукопись.

Фото из архива Приморского государственного объединенного музея им. В. К. Арсеньева. Репродукция Валерия Токарского