- Дорогие земляки, уважаемые читатели!
- Дорогие друзья, уважаемые жители Хабаровского края!
- Сквозь времена и судьбы
- Культура для России не может быть просто проектом. Она — ее национальная идея
- Непростой вопрос о счастье
- Графский титул «Амурский», или Пять веков русской фамилии Муравьевых
- Несколько штрихов к историческому полотну «Айгунский договор»
- Путь к океану
- Дуновение жизни
- Он посвятил жизнь и все свои труды Дальнему Востоку
- «Квартиру в Хабаровске найти так же трудно, как апельсин в Якутске»
- От военного собрания до храма искусства
- Святые заступники Руси и ее дальневосточных рубежей
- Литература
- Единое пространство культуры
- Валентин СТЕПАНОВ
В начале XVII века Россия начинает стремительное движение на восток. В поисках свободы от крепостной зависимости и драгоценной пушнины русские люди менее чем за полвека прошли от Мангазейского острога в низовьях Енисея до Охотского моря. «Мягкое золото», пушнина имела тогда огромное значение для русской экономики. К концу столетия доходы от ее продажи на Запад давали России больше 300 тысяч рублей в год (30 % государственного дохода), причем из каждых пяти соболиных шкурок три-четыре поступало из далекой Восточной Сибири — Приамурья, Забайкалья и Якутского воеводства. Своим подвигом землепроходцы Дальнего Востока дали Петру I ценнейшую финансовую базу для его будущего преобразования России, заложили победу над Швецией в Северной войне. Стремление регулярно собирать пушной «ясак» с таежных охотников приводило к необходимости размещать на их землях постоянные казачьи гарнизоны, которые нужно было кормить и вооружать. Со временем вокруг казачьих «острожков» селились крестьяне, искавшие в Сибири свободу и землю. Они обеспечивали «служилых людей» всем необходимым, а при случае подкрепляли их своим ополчением. В 1639 году вышедший из Якутска казак Иван Москвитин (1) услышал от эвенкского шамана о могучей реке далеко на юге, по берегам которой живут многочисленные и независимые народы. В долгом плавании на юг по Охотскому морю Москвитин получил множество подтверждений этому известию, и, скорее всего, именно он открыл устье Амура. Следующая казачья экспедиция под началом «письменного головы» Василия Пояркова (2) прошла уже весь Амур от верховьев до устья и составила его первую карту. Сообщения Пояркова о том, что амурские земли «и хлебны, и людны и собольны», заставили уже третьего землепроходца, атамана Ерофея Хабарова (3), начать строительство первых русских поселений-острогов в Приамурье. Самым знаменитым из них стал основанный в амурских верховьях Албазинский острог, вокруг которого в 1683 году царским указом было основано особое Албазинское воеводство. К тому времени Албазин уже стал главной житницей не только русского Приамурья, но и Забайкалья. Именно отряду Хабарова было суждено впервые столкнуться с войсками могущественного государства, которое тоже было весьма неравнодушно к амурским землям, — цинского Китая.
Первая заключалась в том, что цинские императоры как раз тогда подавляли многочисленные очаги сопротивления в завоеванном Китае. Еще не вполне уверенные в исходе этой борьбы, они желали сохранить родную Маньчжурию как базу для возможного отступления. Специальными указами здесь задерживалась часть маньчжуров, создавались военные поселения, а на укрепление этой почти дикой местности из китайской казны тратились огромные средства. Появление русских на границе заповедного края было расценено в Пекине как угроза ему. Второй причиной была особенность тогдашнего китайского подхода к внешней политике вообще. Она была быстро воспринята и новыми хозяевами Китая — маньчжурами. На протяжении почти двух тысяч лет, со времен объединившего Китай императора Цинь Шихуанди (4) до появления в Приамурье русских, у Китая не было ни одного соседа, равного ему по уровню социального и культурного развития. Грозные кочевники Центральной Азии, даже разгромив китайские войска на поле боя и сев на престол Поднебесной, оказывались атакованы врагом сильнее копий и стрел — совершенно чуждым им образом жизни с множеством диковинных занятий и соблазнов. Лишь стройность китайского государственного аппарата и рассудительность конфуцианства (5) могли сохранить для завоевателей этот новый для них мир, и они принимали мудрость вчерашнего врага, не будучи в состоянии предложить что-либо взамен. Так древнейшая из ныне существующих цивилизаций или уничтожала своих врагов, будь то гунны, чжурчжэни, монголы или маньчжуры, или превращала их в свое подобие. Такие неизменные победы над «сы и» («варварами четырех сторон света») за три тысячи лет существования китайской державы породили у ее сынов представление о мире как о Тянься («Поднебесной»), центром которого является Китай — Чжунго («Срединное государство»). Неизбежный удел прочих обитателей Тянься — рано или поздно признать над собой власть императора Чжунго — Сына Неба. Всякий иноземный монарх рассматривался в Пекине как вассал, в той или иной степени «осознавший» этот свой статус. Подчеркнуть это на аудиенции его посла у императора часто считалось важнее заключения выгодного торгового договора, ибо приближало «варварского князька» к принятию китайского подданства. Так, ритуал принятия иноземных послов «коутоу» предполагал трехкратное коленопреклонение и девятикратный земной поклон даже не перед императором, а перед табличкой с его именем при въезде в Пекин. Русский посол в Китае Федор Байков не смог в 1656 году выполнить свою миссию, ибо наотрез отказался пройти эту унизительную процедуру. Поэтому маньчжурское вторжение на территорию русского Приамурья расценивалось не как агрессия, а «наведение порядка», по сути, внутри цинского государства.
В стремительном продвижении русских границ к Тихому океану вслед за первопроходцами не успевало не только население, но даже воинские гарнизоны. И для противостояния ополчениям враждебных туземцев, армии маньчжуров и их монгольских союзников, например, нерчинский воевода Власов располагал Малочисленность резко поднимала значение отдельного человека, и, по традициям первопроходцев, каждый должен был уметь все.
Вскоре снова подступал враг, и те же люди выходили на стены острога, прикладывались к пищалям и ждали приближения пестрых шеренг атакующих. Численность и оснащение этих шеренг всегда как минимум вызывали уважение. Так, например, осада маньчжурскими войсками знаменитого Албазинского острога с июля по ноябрь 1686 года велась силами корпуса в 7 500 человек при численности защитников чуть меньше тысячи. У знаменитой маньчжурской конницы в свое время учился сам Чингисхан, и потомки создателей Золотой империи не обращались в бегство от одного вида кавалерийской атаки, подобно американским индейцам времен конкисты. При строительстве батарей вокруг Албазина с маньчжурской стороны действовали голландские инженеры, артиллеристы и картографы. Против 11 легких русских орудий осаждавшие обладали 45 пушками типа «хуньипао» — голландскими осадными орудиями. Их залпы в мелкую щепу разносили русские частоколы, после чего в проломы бросалась бронированная «восьмизнаменная» пехота. Но даже ее прославленное искусство ближнего боя не помогало ей прорваться сквозь горстку защитников к развалинам и пожарам острога. Три провалившихся штурма, пять вылазок гарнизона в лагерь осаждавших, гибель трети экспедиционного корпуса и отступление уцелевших. К этому моменту в остроге из тысячи защитников уцелели лишь 150 человек, из них только 45 не были больны цингой или ранены. В июне 1685 года десятитысячный корпус союзных Цинам монголов нанес внезапный удар по Тункинскому острогу, прикрывавшему с юга Иркутск. Здесь имел место совершенно вопиющий случай — гарнизон из 43 казаков в течение месяца отбивал все попытки монголов ворваться в острог, выдержал трехдневный штурм и даже ходил на вылазку (!). Монгольский военачальник Цецен-нойон снял осаду, узнав о приближении на помощь осажденным русского отряда в 120 человек. Столкнувшись со столь серьезным сопротивлением русских на поле боя, цинский двор решил нанести дипломатический удар в их, по его мнению, самое уязвимое место — отношения с местным населением. Первые вторжения цинских войск в Приамурье показали им истинную численность там русских служилых людей — настоящую каплю в море таежных охотников и скотоводов. Если бы удалось восстановить их против русских, последним пришлось бы уйти обратно за Байкал без всяких сражений. Такой успех был бы достоин самого Сунь-цзы (6) — известнейшего китайского военного теоретика, учившего, что истинная победа достигается без битвы.
Однако и здесь Пекин просчитался. Хотя казачьи отряды вовсе не были «культуртрегерами» и грабежи того же Пояркова не забыты народами Приамурья до сих пор, методы цинских войск были ничуть не лучше. Более того, если русские воеводы в конце концов поняли всю уязвимость своей позиции и жестко преследовали обидчиков «инородцев», то Цины в
Гантимур был князем «Даурской земли» и правил амурскими и селенгинскими эвенками, а также частью дауров. Он был вполне независим и «ясаку никому не плачивал». В 1651 году сразу после появления там русских казаков Гантимур принял русское подданство и стал платить ясак. Однако, узнав о грабежах его подданных Хабаровым, возмущенный Гантимур во главе своих воинов сжег поставленный на его землях острог. Но через четыре года, как уже говорилось, цинские войска насильно угнали его подданных в Китай, чтобы лишить казаков продовольственной базы. Гантимур был вынужден последовать за ними. Но, несмотря на пожалованье ему маньчжурами чина и денег, подкупить Гантимура им не удалось. Он наотрез отказался исполнить их приказ о разорении со своими людьми русского Комарского острога, и вскоре после этого, в 1667 году, бежал обратно на русскую территорию. Спустя три года в Нерчинск прибыл посланник императора и потребовал выдачи Гантимура, угрожая в случае отказа войной. Однако воевода, отлично понимая намерения Пекина подорвать этой выдачей доверие местного населения к русским, отказался это сделать. Когда в 1676 году в Пекин прибыл русский посол Спафарий, он имел четкие инструкции «Гантимура не выдавать», что и сделал, несмотря на новые угрозы маньчжуров. Гантимур принял православное крещение под именем Петра, а его сын Катан — под именем Павла. Именно от них в Сибири пошли известные теперь фамилии Гантимуровых и Катанаевых. Гантимур умер в 1686 году по дороге в Москву, но его сын был принят русским царем и получил от него княжеский титул. Подданные Гантимура оставались верными союзниками России. Когда 16 августа 1689 года
Военные действия между Россией и Китаем закончились через две недели после этого, в день подписания так называемого Нерчинского мира. Подготовка обеими сторонами этого договора больше относится к военной истории, нежели к политической. Сами переговоры шли три полных года. Ничего удивительного в этих сроках нет. Дальний Восток был тогда миром огромных расстояний, огромных не только самим пространством, но и сложностью его преодоления. Вплоть до строительства Великой Сибирской железной дороги в конце XIX столетия курьерам из Москвы требовалось до полутора лет, чтобы пересечь таежную пустыню на оленях, собаках, просто пешком, и все это сквозь голод, цингу, тучи гнуса и стрелы «немирных» туземцев. Доставка «полетучки» из Охотска в Петропавловск по суше, то есть простой объезд побережья Охотского моря, могла занять три месяца в начале XX века! Поэтому, хотя официально военные действия должны были закончиться еще к ноябрю 1686 года, фактически они длились до
На первой встрече в Нерчинске 12 августа маньчжуры потребовали передать им не только Приамурье, но и почти все Забайкалье. Чтобы «убедить» русского посла Федора Головина принять эти условия, к Нерчинску под видом охраны маньчжурского посла был подтянут В Москве Головин получил инструкцию Посольского приказа провести границу по Амуру. И, хотя положение русских в Нерчинске было отчаянным, русский посол занял твердую позицию благодаря трем все-таки имевшимся у него слабым «козырям». Первый состоял в том, что в тылу маньчжурских войск отряд воеводы Афанасия Бейтона (7) на последнем издыхании продолжал удерживать Албазин, угрожая пути снабжения цинских отрядов по Амуру. Второй заключался в том, что как раз в данный период Цинская империя столкнулась с могущественным Джунгарским, или Ойратским, ханством, коренные земли которого располагались в современной Западной Монголии. Его правитель Галдан-Бошокту-хан, выдающийся политик и полководец, претендовал на новое объединение всей Монголии, угрожая свергнуть власть Цин над южномонгольскими племенами чахаров и вообще создавая под боком имперских властей опаснейший вооруженный «кулак». Джунгарские мушкетеры, вооруженные русскими пищалями и поддержанные прославленной степной конницей, наводили ужас на разношерстные ополчения верных Цинам монгольских феодалов. Отлично осведомленный о русско-маньчжурских противоречиях в Приамурье, Галдан не раз предлагал России военный союз против Китая. В конце концов он предложил России потребовать от ее имени у Китая возвращения Приамурья и восстановления разрушенного по договору Албазина. Но к тому времени Нерчинский мир был уже подписан, и в Москве не пошли на его нарушение, да и отношения России с самим Галданом были отнюдь не безоблачными. Сам Галдан во время переговоров еще не вступил в прямой конфликт с Китаем. Тем не менее в ходе нерчинских переговоров возможность русско-джунгарского союза сильно тревожила маньчжуров, чем не замедлил воспользоваться Головин. И, наконец, третья возможность заключалась для русских в позиции местного населения. Хотя военные демонстрации Цинов под Нерчинском и привлекли к ним около двух тысяч ясачных бурят, в целом туземное население было настроено благожелательно к России, а многие буряты, по примеру Гантимура, даже присоединились к русским, несмотря на вопиющее превосходство маньчжуров в силах. 29 августа 1689 года под дулами орудий Нерчинского острога с одной стороны и маньчжурской флотилии с другой был подписан мирный договор. Цинская империя отказывалась от захвата Забайкалья, разграничению подвергся только район Верхнего Амура по рекам Аргунь и Горбица. Русские должны уничтожить все свои укрепления и поселения в Приамурье, однако от права создавать их там отказывались и маньчжуры. Территория Приамурья фактически не считалась после соглашения китайской — в официальных документах Цинской империи выезд за Ивовый палисад (8) рассматривался как выезд за границу, а территория к северу от него называлась «внешние земли». Разграничение же Верхнего Амура было крайне несовершенным. Три текста договора (латинский, русский и маньчжурский) не совпадали друг с другом, не было произведено обмена картами, значительный участок границы был тогда попросту не исследован. Однако эти недостатки договора отнюдь не тревожили императора Сюань Е, ибо маньчжуры стремились не столько к приобретению новых земель для хозяйственного освоения, сколько к созданию обширной «буферной» зоны между своими и русскими владениями. Поэтому сплавы Муравьева и его пересмотр Нерчинского договора нельзя считать агрессией в отношении Китая, как иногда пытаются представить современные китайские историки. Айгунский и Пекинский договоры предполагали разграничение территории с неопределенным статусом. Заключение подобного договора было неизбежно для того, чтобы Россия вернула отторгнутые по Нерчинскому договору дальневосточные земли и установила с китайской цивилизацией добрососедские отношения на столетия вперед.
Андрей БЕРЕЖНОВ, историк, старший преподаватель ДВГМУ Рисунки Натальи Ребиковой КОММЕНТАРИИ
Литература:
При подготовке статьи использованы также публикации с сайтов «Сибирская заимка» (zaimka. ru) и «Города и остроги земли Сибирской» (ostrog. ru). |
|||
|