В XVII веке, вскоре после трагического собора, утвердившего раскол в российской церкви и обществе, последовали репрессии, направленные против защитников веры. Известные двенадцать статей царевны Софьи 1685 года послужили сигналом к началу массовых гонений официальной государственной властью и церковью всех, кто сопротивлялся проведению церковных реформ. Отныне их несогласие наказывалось конфискацией имущества, ссылкой и смертной казнью. Такие весьма решительные меры привели к тому, что защитники старой веры огромными массами покидали Москву, крупные города европейской России и находили спасение и прибежище в лесах Керженца, Поморья, на Дону, Стародубье, Польше.
С конца XVII по конец XVIII веков шел процесс разделения старообрядчества на поповское (признающее необходимость духовенства и существовавшее поначалу в форме беглопоповщины) и беспоповское течения (отрицающее необходимость духовенства), формирования наиболее крупных их центров. С течением времени надежды на обретение иерархии исчезли, и представители беспоповского направления констатировали наступление последних времен с воцарением в миру антихриста, который истребил истинное священство и церковные таинства. Современные беспоповские общины сохранили лишь несколько таинств: крещение, исповедь, брак. В старообрядчестве беспоповское направление наиболее разнородное и сложное.
Наиболее влиятельным беспоповским центром стал монастырь на реке Выг в Олонецкой губернии (1694). Вокруг монастыря за долгую его жизнь (150 лет) сформировалось несколько бесповских направлений: поморский или даниловский, из которого выделилось более радикальное филлиповское согласие.
Центрами еще одного беспоповского согласия, федосеевского, была Польша, Псковская и Новгородская губернии. Разделения на многочисленные толки этого направления в старообрядчестве зафиксированы и до недавнего времени.
Главным центром поповского направления был Керженец. В начале 20-х годов XVIII века в Нижегородской губернии было зафиксировано более 122 тысяч старообрядцев. Позднее керженские скиты разделились на онуфриевщину, софонтиевщину, дьяконовщину. Софонтиевщина в свою очередь становится главным поповским направлением Керженца. На востоке России последователи его стали называть себя часовенными.
Особенно много старообрядцев, в основном поповцев, нашло приют в Стародубье (Черниговская губерния). В конце XVII столетия они были изгнаны и отсюда. Часть их ушла за пределы России в Польшу (Ветка). В начале XVIII века Ветка становится крупнейшим поповским старообрядческим центром. С ослаблением Польши начались новые преследования, и за довольно небольшой промежуток времени Ветка пережила две «выгонки»: в 1735 и 1764 гг. После окончательного разгрома духовных старообрядческих центров многочисленное их население было сослано за Урал. Алтай и Забайкалье стали территориальными центрами проживания ветковских старообрядцев.
Первоначально софонтиевцы исповедовали тезис о не пресечении истинного священства и принимали беглых священников с перекрещиванием их через миропомазание. Со временем, когда становилось все более очевидным, что обрести истинное священство не удастся, софонтиевские общины все более прибегали к беспоповской практике. Закрепление этого явления произошло на Екатеринбургском соборе 1840 года. Часовенное (софонтиевское) согласие за Уралом, в Сибири и на Дальнем Востоке стало одним из самых многочисленных старообрядческих согласий.
Сложность в определении вероисповедной принадлежности к различным толкам в Сибири состояла в том, что даже к середине XVIII века, считают ученые, определенной границы между сибирскими староверами и остальным русским населением не существовало. Свою принадлежность к согласиям старообрядцы Восточной Сибири начали осознавать уже к концу XVIII столетия.
Ко времени появления старообрядцев на Дальнем Востоке в середине XIX века уже произошло основное разделение старообрядчества на согласия и толки. И тем не менее определение количественного соотношения старообрядцев различных толков в Приморье вызывало определенную сложность, поскольку официальная статистика реального соотношения не давала и не могла дать по вполне понятным причинам.
Из 8 тысяч старообрядцев, пришедших в Амурскую область, 5,7 тысячи были беспоповцами. Статистические сведения за 1909 год констатировали в Приморской области старообрядческих поселений — 17 (605 семей, 3573 души); приемлющих священство — 2 селения (149 семей, 908 душ). Статистические данные, приведенные нами выше, на наш взгляд, в целом подтверждаются местной статистикой, полевым материалом. По статистическим сведениям 1912 года, в Ключевской волости числилось 750 душ староверов часовенного согласия, 65 — поморского, 40 — белокриницкого. Цифры отчетов вряд ли отражали реальное количество старообрядцев в крае, но в целом по ним можно судить о количественном соотношении между основными старообрядческими толками.
Полевой материал подтвердил наличие в крае толков, указываемых в статистической отчетности, а также места локализации тех или иных согласий Нам интересно было сравнить наши полевые сведения с официальными сведениями. Так, поначалу мы с недоверием отнеслись даже к небольшой по количеству цифре 40 — именно столько старообрядцев белокриницкого согласия, проживающих в Тернее. Тем не менее в нашем полевом материале есть сведения о небольшой группе старообрядцев этого согласия, проживающих на северном побережье. В селах Ивановичи, Стольное, по официальным сведениям, большинство старообрядцев принадлежало к федосеевскому толку. Это также соответствовало реальному положению вещей и подтверждалось полевым материалом.
Если говорить об основных группах старообрядцев, переселившихся в край по конфессиональному признаку, то можно отметить, что большая группа старобрядцев семейских была более или менее однородна и принадлежала часовенному согласию. Однако мы уже подчеркивали, что эта подвижность переходного этапа от беглопоповской практики к беспоповской еще явственно ощущалась и помнилась верующими. Исследователи отмечают, что большинство ветковских старообрядцев, переселенных на Алтай и в Сибирь, принадлежало к поповскому направлению и лишь незначительная — к беспоповскому. Поповщина у забайкальцев, как и в период проживания их в Польше, была представлена первоначально в виде беглопоповщины.
Группы старообрядцев, переселившихся из Волго-Вятского и Урало-Сибирского регионов, принадлежали в основном к часовенному согласию. Среди переселенцев из этих регионов выделялись довольно сильные общины
самокрестов, проживавших как компактно, так и рассеяно в селах Кокшаровка, Саратовка, Батюково Чугуевской и Киевской волостей, Нахтахе, Ахобе, Сваин Ключевской волости. Рядом с ними в Чугуевской волости в селах Калиновка, Кокшаровка, частично в Саратовке проживали семьи старообрядцев-токаревцев (ранее принадлежали к поморскому согласию). Интересно отметить, что местом выхода семей самокрестов и токаревцев была Томская губерния, Бийский округ, села Боронча, Гробница, Солоновка. Их общим более ранним местом выхода, возможно, было Поволжье и Вятская губерния.
Две крупные общины старообрядцев федосеевского толка, выделившегося в свое время также из поморского согласия, проживали компактно в селах Стольное, Ивановичи Тихоновской и Саровской волостей. Переселились они в Приморье с Украины.
Старообрядцы белокриницкого согласия были сосредоточены в основном в крупных населенных пунктах, городах. Самая большая община находилась во Владивостоке и в селе Красный Яр. Остальные малочисленные группы этого согласия жили рассеяно в больших и малых поселениях Приморья.
«Разожгите сердце свое к познанию истины...»
Старообрядцы-токаревцы
О Калиновке мы услышали еще в 1992-м от жителей Кокшаровки. В тот год мы разыскали дом Феклы Ивановны Ижболдиной, к которой приехали с приветами из арсеньевской общины. Фекла Ивановна, рассказывая о себе, сокрушалась, что в Кокшаровке никого из часовенных почти и не осталось. Все разъехались, и ей самой приходится ездить на соборы в деревню Уборку, да и сын вот не очень-то веры придерживается, женился на женщине другой веры. Правда, невестка ее, Ульяна, женщина добрая, очень грамотная, из большой семьи Копытовых. Их, Копытовых, в Кокшаровке несколько сестер живет. Их отца летом в селе не бывает, потому что он все время проводит в Калиновке — за рекой на пасеке. Самого села давно уж нет, переправу никто не содержит, и чтоб добраться туда, нужна лодка.
Не откладывая дела в долгий ящик, мы нанесли первый визит одной из сестер, Марии Копытовой. В селе ее считают странной: живет очень бедно, а появится что у нее — тут же раздаст другим. Сельские ребятишки — те частые у нее гости. Намерзнутся, бывает, зимой, на катке или на горке — греться к Марии бегут. Знают, что всегда там и чай, и ласку найдут. Помню, мы сами как-то человек пять свалились к ней голодные. Это было в то перестроечное время, когда столовых уже не существовало, а в магазинах, особенно сельских, было совершенно пусто и кроме хлеба купить нечего. Время позднее, а до дома добираться еще часа три. Пересилив стыд, пошли к Марии, хоть чаю горячего попросить. Она тут же стол накрыла, поставила все, что было в доме: картошки сварила, салат из зеленых помидоров, чай.
В том, как и что делает Мария, нет никакого насилия над собой, а уж тем более над другими. Кажется, больше всего на свете эта женщина боится согрешить — вольно или невольно. И не может иначе, ведь так ее воспитывали. «Мама моя всегда говорила: что полюбится, то и грех, — рассказывает Мария. — Можно ведь привыкнуть к хорошей еде, к отдыху с телевизором (к слову, в доме у нее нет ни радио, ни телевизора), дьявол искушает, а Господь вразумляет». Наш дед Савелий, который в Москве жил, рассказывал... Брат у него был. Когда советская власть началась, Господи, не в осуждение пусть будет, но ведь и с бедных снимали последнее. Белые, красные заходили — все грабили. Какие-то забрали его и повели на расстрел. Раздели, стоит он босой на снегу, и понял вдруг, что это Господь-то ему в наказание дал. Он ведь такой гуляка был, посторонних имел, пил. Дети, домашние — все молились за него, чтоб вразумил его Господь. Вот и вразумил. Стал он просить Святителя Николу. Вдруг видит, из лесу выехал на белом коне всадник красивый и строгим таким голосом сказал: «Это наш человек, не трогайте его». Все в страхе разбежались, а человек тот исчез. Иоанн прибежал домой, молился долго. Так с этого времени совсем и отстал от грехов«.
Говорит Мария быстро, тихо, иногда, когда волнуется, очень сбивчиво. Первый раз, при знакомстве, нам приходилось переспрашивать, правильно ли мы поняли ее. Но, удивительное дело, как только она начинала рассказывать жития святых — голос ее твердел, речь лилась плавно, не прерываясь, словно перед нами был совсем другой человек. Сестра Марии, Ульяна, такая же хлебосольная, как сестра, внимательная, с острым умным взглядом, всегда в работе.
В том далеком уже 1992 году мы, основываясь на первых, очень поверхностных наших наблюдениях, решили, что большая часть нынешних жителей Кокшаровки принадлежит к поморскому согласию. Будучи уверенными в правильности своих выводов, мы уже не старались уточнить их, тем более что в Кокшаровку удавалось приезжать нечасто. А ведь сомнения были... Каюсь: как-то одного из жителей Владивостока, искавшего единоверцев из поморского согласия, я отправила в Кокшаровку. Он вернулся оттуда обескураженным: оказалось, община в Кокшаровке не его согласия. Шевельнулось во мне тогда чувство гордыни: мол, путает что-то человек, столько лет оторван был от веры. Но только позднее это и другие, не насторожившие сразу, но оставшиеся в памяти мелкие разрозненные несоответствия, вопросы, нестыковки в свете полученных новых знаний вдруг выстроятся в единый доказательный ряд. В такие минуты ругаешь себя, как можно было не заметить того, что лежало на поверхности... Такие промахи не проходят даром: упущено столько времени... Люди старшего поколения, с кем мы не успели пообщаться, уже ушли из жизни, а вместе с ними ушли от нас и бесценные крупицы знания.
Самоназвание общины — токаревцы — мы услышали совершенно случайно во время одного из интервью. Не знаю, заметил ли собеседник наши удивленно-обескураженные лица. Во всяком случае, мы едва сдержали себя от весьма вредных в подобных случаях поспешных расспросов и постарались быстрее завершить разговор с тем, чтобы хоть как-то осознать услышанное и порыться в собственной памяти и справочниках. К сожалению, не помогли ни память, ни справочники. Почти никакой информации об этом согласии мы не сумели обнаружить, и только немного позднее с помощью более опытных коллег из Москвы смогли получить сведения о самом Токареве.
Сведений, кстати сказать, было очень немного. «Деяния I Всероссийского собора христиан-поморцев, приемлющих брак», сообщали, что собор российских поморцев, проходивший в 1905 году в Самаре, осудил еретическое отрицание Токаревым поклонения изображению Бога Отца по видению Даниила Пророка в образе «Ветхого денми». Г. Е. Токарев призывал единоверцев следовать Григорию Двоеслову: «Отчь образ не пишем», поскольку «Не видим бо есть». И поскольку покаяния от Григория Евдокимовича не последовало, собор единогласно объявил Токарева отлученным от церкви за распространение «развратного учения». Пожалуй, это единственные документированные и известные нам сведения о Григории Евдокимовиче Токареве — жителе села Городца Нижегородской губернии, основателе нового согласия.
Один из авторитетных и уважаемых членов токаревской общины Ермила Матвеевич Пермяков так запомнил рассказы родителей: «В 1905 году был собор в Москве всех староверов под председательством Льва Феоктистовича Пичугина, и там присутствовал Токарев. Он имел большую ревность о Боге... От всех собранных отцов там было 500 человек, но не все стояли в одно, некоторые были и против. Но собор утвердительно настоял, и отлучают Токарева от церкви за непоклонение Отчего образа. Токарев же привел слово Иоанна Златоуста, сказанное так: „Если на соборе нет единогласия, хотя бы один кто-то противостоит, то не есть собор, но иудейское сонмище“. Так и на меня не было у вас полного единого согласия». И не посчитал это за собор.
Вопрос возможности изображения Божества не однажды поднимался на Руси. Изображение на иконах ветхозаветной и новозаветной Троицы обсуждался на Стоглавом Соборе. Основные споры вызывал образ Бога Отца. Противники этого образа видели в нем попытку изобразить неизобразимое Божество — «существо»; сторонники ссылались на то, что Бог Отец изображался по пророческим видениям. Со временем изображение Отчего образа вошло в церковную практику, в обычай, несмотря на осуждение его со стороны Большого Московского Собора. В более позднее время помимо этого основного аргумента защитников изобразимости образа Бога Отца появляются новые попытки обоснования: труды И. Н. Богословского, протоиерея о. Сергия Булгакова. Ученый-философ, знаток древнерусского искусства Л. А. Успенский в опубликованном курсе иконоведения счел необходимым остановиться на более подробном анализе этих аргументов. Сопоставляя тексты Предания, святоотеческие, богослужебные тексты с иконописными канонами, убедительно доказывает, что «постановление Большого Московского Собора, его категорическое запрещение изображения неизобразимого Божества, является подлинно православным отзвуком святоотеческого богословия». Слова св. Киприана Карфагенского, процитированные Л. А. Успенским, как нельзя более характеризуют последователей... учения Токарева в их стремлении дойти до сути любого явления,.. не быть пленниками слепой веры: «незаметно вошедший у некоторых обычай не должен служить препятствием к победе и утверждению истины, ибо обычай без истины есть только старое заблуждение».
Ермила Матвеевич Пермяков, излагая основы Токаревского учения, особое внимание уделяет объяснению главного отличия своей веры от «30 других и староверских вер». «Причин и несогласий много, но основная одна. Все делят Святую Троицу на три существа, т. е. три образа: старый седой старик в образе старца, Иисус Христос 33 лет и голубь сизокрылый. ...Такое основание они выводят не от Святого Писания, а от своего мышления. Нельзя считать Отца более чем Сына, умаляя Божество и описуя Отца телесным существом... А существо и естество — две большие разницы. Естество — это материал, из которого делается предмет, а существо — это качество этого предмета. Все мы созданы Богом одного естества, т. е. одинаковый материал из кожи, костей, крови, а существо в каждом человеке строго отделяется друг от друга, т. е. у каждого свое качество-сила, власть, воля, добро, зло... А на тех иконах естеств будет два (Отец и Сын, а голубь другого естества. А существ сколько? Три: в сыне — одно, в Отце — совершенно другое, а в голубе — третье... Вот и не соответствует истинному богословию, что Сын единосущен Отцу».
Умение и желание размышлять — главная особенность токаревцев. Простыми, яркими и запоминающимися образами они просто объясняют сложные философские понятия. «Мы говорим ведь, верую во Святую Троицу единосущную, неразделимую, неслиянную по составам, единопрестольную, равночестную, неописанную... Здесь и гадать нечего, как объяснить, что Бог един из трех составов. Как человек, например, фамилия, имя и отчество. Все разное, по отдельности, а человек этот един. Или солнце возьмем. Что это? Это круг, свет и тепло. Как же можно Дух свят рисовать? Можно у солнца круг нарисовать, а свет, тепло, которые идут от его, как нарисуешь? А свет тот повсюду проникает, все освещает...»
Последователей учения Токарева так же, как и всех старообрядцев, отличает особое отношение к Книге. Помимо традиционно читаемых и чтимых «светильников» — Библии, Евангелия, произведений святых отцов Иоанна Златоуста, Кириллы Иерусалимского (они постоянно цитируются старообрядцами) непререкаемый авторитет среди членов общины имеют переписанные от руки два оригинальных сочинения — «Беседа Токарева» и «Беседа Токарева с Пичугиным», где изложены основы нового учения.
Время появления Г. Токарева на Алтае нам так и не удалось уточнить ни у приморских, ни у алтайских токаревцев. «Великий дар дан был ему (Токареву) Богом, во многих местах России удалось насадить ему зеленый сад благочестия: в Барнауле, в Алтайском крае многие пошли за ним. Мои родители жили в Солоновке Алтайского края, они знали о нем, но мало видели, в основном от грамотных слыхали», — вспоминал Ермила Матвеевич.
Алтайская часть истории токаревского согласия известна нам лишь по нескольким отрывочным воспоминаниям наших информаторов. По их словам, в алтайском селе Боронча (находилось недалеко от Бийска, ныне села не существут) жили старообрядцы одной веры — «борончинской», как полагаем мы, самокресты. Видимо, там и обосновался Г. Е. Токарев.
Ермила Матвеевич Пермяков связывает начало его деятельности с борьбой с ересями: «Токарев... видел, какое нечестие распространилось в России, что староверы брачного согласия смешались в одно с бракоборами — федосиянами безбрачного согласия. Они не признавали браков, и дети рождались от блуда, а они не считали это за грех. Это есть ересь явная». По-видимому, это было временем бурных споров, активных поисков единственно правильной веры. Раскол был неминуем, и он произошел. В селе образовалось две общины: самокрестов и токаревцев. Так распорядилась судьба, что в Приморье переселились и сегодня живут потомки обеих этих общин, жителей села Боронча и окрестных сел.
Ермила Матвееевич вспоминает о том же периоде: «У моих родителей, в Солоновке, часто были беседы. С ярмарки много стариков съезжалось, вели беседы... Собирались у них грамотеи всех вер до 30 человек, беседовали о вере... Наши наставники в беседах всех побеждали. Это были Нестор Кириллович Шведчиков, Рехтины Митрофан Фотеевич и Поликарп Фотеевич, Спрытин. Как наши старички появятся, так никто из иных вер не мог сказать ничего...»
Достойным их учеником стал ныне здравствующий Ермила Матвеевич Пермяков, житель города Новокузнецка Кемеровской области. С ним приморские токаревцы поддерживают письменную связь, советуясь в особо сложных современных ситуациях. Ермила Матвеевич раньше часто приезжал к единоверцам на Дальний Восток, здесь живут его родственники, здесь жили и уже умерли его учителя.
«Мне по Божьей милости приходилось с детства беседовать со стариками. У нас в Сибири доходило до того, что боялись молиться, не умели вести дело служебное, остался один старец — Алексей Абрамович Шмаков, вот он везде и ездил, поддерживал веру Христову, зажигал искру Богопознания. От него много християн встало на твердый путь. От него и я зажегся в познании веры. Мой учитель по пению был Федоров Георгий Степанович. Всю жизнь просидел он в тюрьме, а под старость лет его освободили. Он в Приморье поехал, а сюда специально приезжал петь нас поучить». Имена знаменитых наставников, преуспевших в богословии, сегодня еще помнят в токаревских общинах не только на Алтае, но и в Приморье. Оказалось, что отцом нашей давней знакомой Фионы Георгиевны и был знаменитый Георгий Степанович Федоров. Мы, к сожалению, не застали его в живых.
Переселение токаревцев на Дальний Восток началось в 30-х годах. «Когда начались гонения по линии НКВД, многих сослали, посадили, — продолжает вспоминать Ермила Матвеевич. — Тогда из Сибири поехали все христиане, кто куда... Одни в Кызыл убрались, другие поехали на восток. Християнство пополнялось там, где жизнь была потише и спокойнее от власти». Последователи учения Токарева живут сегодня в разных уголках России, но большая часть их компактно проживает на Алтае и в Приморье.
Село Калиновка в Южно-Уссурийском крае — одно из редких сел с компактным населением старообрядцев не только одного согласия, но и выходцев из одного места — Томской губернии Бийского округа сел Боронча, Солоновка, Афонино, Солтон, Морочевка, Карпово.
Одними из первых из Борончи двинулись Белоусовы: «Бабушка приехала в 1909 году в Приморье, посмотрела, вернулась, дала команду — все и поехали. А тятины братья, его мать приехали еще раньше. В Калиновке все наши были: Ложкины (Боронча), Соколовы (Солоновка), Белоусовы (Боронча), Россомахины (Боронча), Красковы, Попеляевы ( Боронча), Кулятины (Боронча), Шведчиковы (Боронча), Зыковы (Боронча)».
С Калиновкой мы знакомы не только по рассказам и любительским фотографиям, но и по прекрасному плану-рисунку жителя Чугуевки Ивана Семеновича Жданова. С семьей Ждановых нас познакомила наша коллега, директор чугуевского музея А. А. Фадеева, единственного мемориального музея писателя в России, — Людмила Викторовна Бадюк. Оказалось, что муж одной из ее сотрудниц из семьи Кулятиных-Ждановых, фамилий весьма известных в Приморье.
Иван Семенович оказался не только замечательным рассказчиком, но и рисовальщиком. Не успели мы посокрушаться о том, что так и не смогли составить даже отдаленное представление о столь любимой всеми старообрядцами Калиновке, Иван Семенович тут же пообещал отвезти нас туда летом и поводить нас по селу. А через две недели прислал великолепный рисунок, где на плане подробно изобразил село. Даже по рисунку сразу можно почувствовать, насколько уютной была эта небольшая долина, где раскинулась Калиновка. Родственники старались селиться рядом: вот дома Белоусовых на одной стороне села, дома Ждановых и Кулятиных, дома Пухаревых.
Сегодня нет уже на карте села с названием Калиновка. Старообрядческие семьи расселились по ближайшим деревням: Саратовке, Кокшаровке, Чугуевке. Возвращаются они в родные места только в воспоминаниях: Маша Копытова как-то, рассказывая сон, обмолвилась: «Вижу поле со цветами, а на нем белая овечушка со ягненком. И такая она мирная. И покой такой, как в Калиновке. Я шибко по Калиновке скучала...»
Впервые мы смогли побывать на соборной службе несколько лет назад. Моленная, где собрались верующие, — комната обычного жилого дома с привычным для нас сельско-городским интерьером. Единственное, что казалось необычным, — большой иконостас да горка подручников. Привыкшие к традиционной моленной одежде старообрядцев часовенных: сарафанам, платкам, кафтанам, мы были немало удивлены тому, как одеты токаревцы. Одежда самая обычная: сарафаны, платья, юбки, кофты, правда, с длинными рукавами. Головы женщин покрыты платками, завязанными привычным для каждого способом, специальных поясков мы не увидели почти ни у кого. На талии — обыкновенные пояса или веревочка, у мужчин — ремни. Специальной одежды для моленья нет ни у женщин, ни у мужчин, хотя они еще помнят, что старшее поколение таковую имело. Ермила Матвеевич объясняет: «Раньше и у меня кафтан был, но если нет специального места, то лучше простую одежду носить без соблазна для других. Лучше душевно за собой следить...»
Нам позволили находиться в одной комнате с молящимися. Службу вела Ульяна. День был будничный, и верующих собралось не так много. Большинство из собравшихся, конечно, женщины. Среди них были и молодые, даже подростки и малыши. Некоторые пришли с дальнего хутора Полынихи пешком. Еще перед службой Ульяна предупредила нас, как бы извиняясь, что настоящего пения мы не услышим: поют не все, так как не все гласы знают. Улю и Машу учил петь «по солям» тот же Федоров Георгий Степанович. «Мы поем, как наши деды пели», — любят говорить общинники.
Вообще семья Копытовых, во всяком случае, ее женская половина, вся поющая. Как-то в один из вечеров нам удалось собрать вместе трех сестер — Веру, Марию, Евдокию. По тому, как звучали их голоса, видно было, как искренне переживали сестры содержание стихов, не забывая пояснять и комментировать непонятные, с их точки зрения, для нас места.
Мы сразу обратили внимание на небольшое количество икон в домах токаревцев, очень часто их заменял изготовленный из дерева простой 8-конечный крест. «Мы не всем иконам поклоняемся. Нужно быть очень осторожными, ведь иконы могли быть сделаны неверным иконописцем. Покупать иконы нельзя, их только передают. Мы на крест поклоняемся. Если нет креста — на окне нарисуй и молись (так, кстати, и сделал мой гость Иосиф Ермилович. Внимательно изучив мой небольшой домашний иконостас и сделав попутно несколько вежливых замечаний, он нарисовал по всем правилам восьмиконечный крест на листе клетчатой бумаги, прикрепил лист на восточную сторону и молился. — Прим. автора). В доме Марии еще при первой нашей встрече мы увидели нарисованную во всю стену икону Казанской Богоматери. Яркие красные и желтые краски картины так и плеснули в глаза. „Это Лена Юрина рисовала“, — видя наше удивление, пояснила Маша. — Она у художника училась рисовать. Нарисовала, как виденье ей было. Она потом в монастырь, я слышала, ушла или в Иерусалим паломником. Мы на икону эту не молимся. Святыни рисовать, да еще так ярко, не положено. Такие краски можно увидеть только как благодать. Человек их может увидеть только после Божьего суда. Иконописцы — люди непорочные, краски делают из растений, желтка, а Лена краски покупала в магазине. Наши иконы все темные».
Сегодня в приморской токаревской общине верующие избегают называть руководителя общины настоятелем. «Как простые люди мы не имеем права на наставничество, это раньше наставника избирали». «Наставников нет теперь у нас. Были когда-то грамотные очень наставники. Дедушка Соколов у нас был, Федоров Георгий Степанович, Копытов Харлампий Павлович. Теперь уж нет их. У нас теперь все грамотные, все наставники. Есть, конечно, кого просим крестить... Службы ведут, кто пограмотнее». «У нас так положено: простецы выбирают из круга своих християн старшего, чтобы он мог немного поддерживать слабых и выполнять необходимые таинства — крещение и покаяние. Кто-то должен быть у руля этой многообразной машины, а то совершенно в сторону отвернет она и разобьется...» — объяснил мне по поводу наставников Ермила Матвеевич.
Помимо знания, а главное, умения объяснить основные догматы своей веры, нам показалось, что обрядово-бытовая сторона не очень волновала токаревцев. «Душевную чистоту нужно, прежде всего, блюсти. Соблюдать обычаи и обряды — это хорошо, но ведь самое главное — догмат веры, знать, как Бога понимать».
В токаревскую общину принимают только после полного перекрещивания, «даже если ты был в этой вере, но не можешь доказать, то все равно совершают полное крещение, а не довершают». Крестить может только благословленный человек«. У нас когда крестят, ходят по солнцу и читают отрицание. Крестная должна сама воду натаскать, а после крещения вылить в особое место, где погани нет, где собаки не гуляют. После крещения в этом сосуде можно хранить только сухое: муку, зерно. «Раньше, когда у нас молиться собирались, разделялись: впереди стояли грамотные, кто умеет читать. Когда наставник был — он впереди стоял. Сейчас все стоят вместе».
Несмотря на малочисленность и вынужденную оторванность от своих единоверцев и духовных лидеров (общины токаревцев живут в Кемеровской области, на Алтае) приморская община токаревцев, на наш взгляд, вполне самодостаточна. Частично утратив традиционные обрядово-бытовые особенности, они сумели сохранить желание духовных исканий, что выражается, прежде всего, в интересе к книге. Ермилой Матвеевичем Пермяковым в 90-е годы прошлого теперь уже века написано собственное оригинальное сочинение под названием «Книга Христианская Философия», вполне отразившее миропонимание его самого и единоверцев.
Вера КОБКО (Владивосток)
Фото из архива Приморского государственного музея им. В. К. Арсеньева
КОБКО Вера Васильевна. Родилась в маленьком таежном поселке на юге Якутии. Закончила филологический факультет ДВГУ. После окончания университета и до сегодняшнего дня работает в Приморском государственном объединенном музее им. В. К. Арсеньева хранителем этнографических коллекций. Область научных интересов — история, духовная, материальная культура старообрядческого населения Приморья. Автор книги «Старообрядцы Приморья: история, традиции. Середина XIX в. — 30-е г. XX в.» (Владивосток, 2004)
