Восточнославянское население Приамурья и Приморья сформировалось сравнительно недавно, но это отнюдь не означает, что в региональной культуре нельзя обнаружить древних корней. Засельщики Дальнего Востока являются такими же законными наследниками материнских традиций, как и жители исторической родины. Более того, стараясь превратить новые земли в органическую часть России, первопоселенцы бережно хранили духовное наследие предков. Среди трех восточнославянских народов самыми консервативными оказались белорусы. Это мнение ведущих отечественных ученых подтверждается и результатами этнографо-филологических экспедиций, проводившихся в местах компактного проживания приморских белорусов. Полевые отчеты фольклористов содержат достаточно большое число текстов, имеющих мифологические сюжеты. Среди них выделяется своеобразный пласт балладных песен. Так, исключительной популярностью у представителей старшего поколения пользовалась баллада, имеющая в научной литературе название «Дочка-пташка». Этот сюжет записывался также у русского и украинского населения, но наибольшее хождение он имел именно в белорусской редакции. Каноническая версия начинается с преамбулы, в которой говорится о том, что девушке, выданной замуж «на чужую сторону», не разрешается появляться в родительском доме в течение определенного времени — обычно 3 или 7 лет. Женщина, обернувшись кукушкой («зязюлей»), прилетает «к свойму таточку в сад» и начинает жалобно куковать. Многие тексты, записанные в Приморье, не имеют преамбулы, а начинаются сразу с появления «дочки-пташки», но во всех случаях общим является последующее противопоставление уклада в отчем доме укладу в доме свекра. Причем желаемый эффект достигается обычно не прямым сравнением, а идеализацией отношений в семье родителей: Да родимый мой таточка Правда, некоторые исполнители этим не удовлетворяются и обращаются к «арсеналу» художественных формул, используемых в поздней семейной лирике: Во чужих-то людях Здесь акцент делается на несчастной доле замужней женщины, которая только в облике птицы может поведать близким о своей участи. Такое восприятие сюжета продлило его жизнь в активном репертуаре, однако затемнило первоначальный мифологический смысл. Согласно древним воззрениям замужество являлось не просто изменением социального статуса, но умиранием в добрачной жизни, чтобы возродиться в новом качестве. «Смерть-свадьба» — распространенный метафорический образ традиционного фольклора. Выходя замуж, девушка навсегда прощалась с прежней жизнью, и ее родные принимали это как должное: «Отрезанный ломоть» — говорили в старину. Тогда становится понятным центральный образ дочки-пташки. В виде птицы отлетала душа человека после смерти. Птицы служили посредниками между мирами. По мнению ученых, кукушка — одна из наиболее мифологизированных птиц в славянской традиции. Вместе с тем в народных поверьях и фольклорных текстах она описывалась противоречиво, хотя чаще всего связывалась со свадьбой или смертью. С одной стороны, кукушка считалась вестницей «с того света», нередко ее отождествляли с душой умершего. С другой стороны, постоянное появление птицы вблизи какого-либо дома воспринималось как предупреждение о несчастье: "Кукушка кукует, горе вещует».3 В таком случае становится понятным, почему «серую зязюлю» пытаются не только прогнать, но даже убить: Да большой брат говоря: Сестра рассматривается теперь как представитель враждебного мира. Из этого следует, что финальные версии, где мать или один из братьев (обычно младший) приглашают кукушку в дом, возникли позже, когда язык мифа перестал быть понятным исполнителям. По нашим наблюдениям, для белорусского фольклора характерен известный фатализм: убежденность в неизбежности свершения предназначенного судьбой, что можно увидеть в старых балладах. Типичная коллизия о ненависти свекрови к невестке на восточнославянском материале реализуется в нескольких версиях. Сюжет о превращении невестки в дерево является классическим. Неприязнь свекрови обычно не мотивируется, лишь констатируется: А взяла нявестку Сложность внутрисемейных отношений читается между строк. По тексту можно судить о том, что сын принимает сторону жены, поэтому мать не действует открыто: Як поехав сынку О заведомой невыполнимости задания прямо не говорится, но на это указывает отчаяние молодой женщины, которая «скинулась» «зеленой тополей». Как и во многих других балладных песнях, свекровь губит невестку руками сына: Ой, сынок, сыночек,
Идея фатальности пронизывает сюжет «Вдова и сыновья-корабельщики», известный всем восточным славянам, но получивший особое распространение в южных губерниях России. В балладе говорится о том, что женщина, вдовевшая семь лет, тайно родила двух сыновей, которых отправила по реке: Двох сыночков родила... В ряде версий основной текст дополняется концовкой об инцесте (кровосмесительном браке), которую Як у том же кораблю Надо сказать, что в таком виде баллада бытовала не А что ето свет настал, Возвращаясь к основному сюжету, отметим, что речь всегда идет о рождении близнецов, которых (во всяком случае, одного из них) архаическое сознание связывало со сверхъестественными силами. В данном случае можно с достаточной долей вероятности предположить, что отцом был Дунай. Брак с хозяином водной стихии через жертвоприношение женщины — один из типичных мифологических сюжетов, зафиксированных исследователями на территории белорусского Полесья. О том, что Дунай может выступать в мужском антропоморфном облике, свидетельствует, в частности, песня «Дунай стал зятем».9 В рассматриваемом тексте путем жертвоприношения отцу возвращаются дети. Заслуживает внимания тот факт, что вдова не топит детей, как это делает, например, обесчещенная девушка в поздних балладах, а отправляет «на корабле» (ср. с обычаем древних славян провожать «на тот свет» в ладье). В мифопоэтических текстах многих народов мира зафиксирован инцестуальный брак разнополых близнецов. В восточнославянском балладном фонде также есть подобный сюжет. Тексты, записанные в Приморском крае, обычно начинаются строкой «Что под Киевом, под Черниговом», которая указывает на место выхода значительной части переселенцев. Песня исполнялась во время весенних молодежных гуляний, открывавшихся после пасхальной недели. Содержание вкратце сводится к тому, что при переходе брата и сестры через реку последняя утонула, дав брату следующий наказ: Не коси, братец, у лузе травы, (Припев с повторением части строки и усечением окончания исполняется после каждой строки) У лузе трава — то коса мая... Произведение явно не вписывается в хороводный репертуар, связанный с формированием брачных пар. При внимательном прочтении становится ясно, что перед нами не отдельные мифологические мотивы, ставшие художественными образами, но весь сюжетный стержень представляет собой древний миф о первотворении живой природы. О том, что здесь имели место инцестуальные отношения, человеку, знакомому с языком символов, рассказывает ситуация переправы через реку: это и путь в потусторонний мир, и акт бракосочетания. Река мыслилась как граница между мирами, в том числе представленными девичеством и замужеством. Заслуживают внимания и другие балладные песни белорусов, в частности такие, исполнение которых можно считать замещением жертвоприношения. В их числе популярная в Приморском крае «Стрела». Современному человеку ее содержание непонятно. Хор женщин призывает стрелу убить доброго молодца, мотивируя это тем, что его некому оплакать. Однако финальные строки противоречат данному утверждению: Сестра маленька, сестра маленька,
Лидия ФЕТИСОВА,
|
|||
|
|