Беловодье: страна древнего благочестия

Экономические причины были, безусловно, решающим обстоятельством в крестьянском переселении на пустынные берега Тихого океана с необъятными земельными просторами. Но в том случае, когда речь идет о переселении старообрядцев, нельзя забывать и о другом важнейшем факторе — религиозной свободе.

Переселению на Дальний Восток старообрядцев, а также сектантов, во многом способствовало Положение, принятое 4 июля 1860 года и разрешившее переселение на окраину России всем категориям раскольников, кроме скопцов. Оно оказалось как нельзя кстати и впервые открывало легальный путь старообрядцам на Дальний Восток. Слухи о религиозной свободе, которой они не пользовались в других местах, были чрезвычайно заманчивы для сектантов и раскольников и послужили одним из сильнейших толчков к переселению. Еще довольно длительное время местные власти будут демонстрировать лояльное отношение к «раскольникам». В сложных условиях освоения дальневосточных территорий, пожалуй, у них и не было альтернативы.

Во время интенсивных миграций и освоения все новых просторов на востоке страны исключительное значение приобретают легенды о далеких землях. Утопическая легенда тесно переплелась с реальностью колонизационных и социальных процессов. Любой исторический анализ обязан учитывать специфику социально-утопических легенд.

Пожалуй, ни одна из утопических легенд не была так притягательна для русского крестьянства, как легенда о Беловодье. Она появилась в период самого интенсивного освоения Сибири и способствовала продвижению русских крестьян-старообрядцев на восток. Вместе с освоением новых земель менялась и география легендарной страны. Длительное время (с 70-х годов XVIII века) местонахождением страны древнего благочестия была долина реки Бухтармы, затем уже и сами жители Рудного Алтая уходили в поисках ее дальше, в Китай, на о. Лобнор, и далее к островам Тихого океана или в «Опоньское царство» — Японию.

Логин Григорьевич Давыдов, 1915. Его отец Григорий – «вечный странник», искатель Беловодья на берегах Сырдарьи, в Японии Со времени присоединения Приамурья и Приморья и с установлением дипломатических отношений с Японией появляется наконец реальная возможность проверить правильность этих текстов и слухов. В 1898 году, решив добраться до Японии морским путем, в кругосветное путешествие отправляются уральские казаки-старообрядцы. Но мираж так и не стал действительностью.

Нам представлялось интересным проанализировать состояние Беловодской легенды в среде современных приморских старообрядцев, опираясь на устную традицию (воспоминания, слухи, предания, легенды).

Учитывая особое географическое положение Приморья и уже известные публикации, мы смели надеяться на хорошие полевые результаты. Но каково же было наше недоумение и разочарование, когда в течение нескольких лет работы нам ни разу не удалось услышать утвердительного ответа на вопрос о Беловодье.

Впервые, как это ни странно, нам удалось записать рассказы о Беловодье не в старожильческих селах, а в молодом таежном селе Ясном Чугуевского района, где с середины 60-х годов ХХ столетия обосновалась небольшая группа старообрядцев — репатриантов из китайской провинции Западный Синьцзян. Как оказалось, о Беловодье слышали и знали все без исключения синьцзянцы, правда, в самых общих чертах. Подробностей маршрута в Беловодье не знал никто. О Беловодье говорили как о праведной, благочестивой земле, но рассказывали об этом, что также удивило нас, с явным скепсисом. То, что именно этой группе старообрядцев была известна легенда о Беловодье, объяснялось просто: все они были выходцами из района Рудного Алтая, реки Бухтармы, потомками так называемых «каменщиков». Среди мест выхода информаторами называются села Фыкалка, Погуляйка, Мяконька, Уймон, Печи, Верх Уймон и др. Именно в этих местах появилась и сравнительно долго просуществовала вольная бухтарминская община. Слухи о вольной мужицкой земле быстро распространились среди европейских и сибирских губерний и еще долгие годы подпитывали и наполняли реальным смыслом утопическую легенду о Беловодье. Реальная часть маршрутов известных текстов «Путешественников» обрывается на Бухтарме, учитывая таким образом историю алтайских «каменщиков» XVIII века. Отсюда же начиналась легендарная часть маршрута через Китай в Беловодье. Часть семей из уже упомянутой нами группы старообрядцев перебралась в Западный Синьцзян из района Бухтармы еще до революции, часть — уже в годы начавшейся коллективизации. Район Западного Синьцзяна — это район реки Черный Иртыш, городов Урумча, Кульджа, где по документированным источникам в 60-е годы XIX века происходили наиболее интенсивные поиски Беловодья. Таким образом, устная традиция не была прервана, и слухи о Беловодье, хотя в очень упрощенном виде продолжают сохраняться и у нынешнего поколения синьцзянцев, правда, только у людей пожилого возраста. Молодежь, родившаяся и выросшая в Приморье, уже ничего о Беловодье не знает.

Два года назад экспедиционные дороги привели меня в поселок Единка на северном побережье края. В прошлом большое старообрядческое село, сегодня — пустынное, умирающее. Один из жителей села Кирик Логинович Давыдов рассказал о том, как его дед Григорий Давыдов «долго искал счастливые земли... На Сырдарью ходил, в Японии побывал». Радость моя при этом известии была все же несколько омрачена тем, что более никаких подробностей Кирик Логинович вспомнить не смог, уточнил, правда, что поездка деда в Японию состоялась уже после того, как семья переселилась сначала в Амурскую область, а затем уже переехала на северное побережье Приморья в начале XX века. Родом Григорий Давыдов из Самарской губернии села Черные Ключи. Упоминание о путешествии Григория Давыдова на Сырдарью в поисках счастливых земель также не было случайным. К. В. Чистов в известной своей работе о Беловодской легенде упоминает и другие социально-утопические предания, появившиеся в XIX веке, среди которых малоизвестная и неизученная легенда о реке Дарье. После неурожая 40-х годов XIX века между крестьянами некоторых губерний распространился слух о массовом переселении на Дарью с сытяной водой, кисельными берегами. Эту же легенду упоминает и П. И. Мельников-Печерский в «Отчете о состоянии раскола в Нижегородской губернии». Оба автора отмечают, что легенда о реке Дарье была распространена в основном в приволжских губерниях.

Совсем недавно в музей поступил интереснейший источник — письмо Климентия Филипповича Нагорнова, одного из старожилов северного побережья Приморья. В числе прочих важных событий он упоминает и поиски местными старообрядцами истинного священства: решением одного из всероссийских соборов отправились искать истинное священство, «которое будто бы есть в Абиссинии, в Японии... там русские православные церкви существуют, мол, в полном благолепии. В Абиссинию (ныне Эфиопия) ездили, ничего там не нашли. Поехали в Японию. Из наших самарских я знал Давидова Ефима Никитича. Кое-что слышал от него самого. С ним ездил тоже Давыдов Фадей Лазаревич. Кто был из Черепановых? Надо полагать, Олимпий Трифонович, но хорошо я не знаю, а ездили Давыдовы не вдвоем, а может быть Фунтиков Егор Иннокентьевич, но я точно не знаю. Поездка эта состоялась в 1903 или 1904 годах А найти священников по этим легендарным статейкам не удалось и в Японии... А статейки писались от руки в книгах, называемых „Цветниками“. В „Цветники“ писались выдержки из священных книг, хорошо известные молитвы, и между ними помещались статейки, кем-то выдуманные... писали... о картофеле бесовском, о чае идоложертвенном...».

Федор Михайлович Нагорнов, один из потомков приморских искателей страны древнего благочестия. 1996.  	Фото  А.М. ПаничеваИстория, рассказанная К. Ф. Нагорновым, очень похожа на историю о поездке уральских казаков в 1898 году в поисках Беловодья и истинного священства. По всей видимости, сам факт посещения уральскими казаками Японии был известен рассказчику. К. В. Чистов в своей известной работе уточняет, что поездка уральских казаков связана не только с поисками Беловодья, сколько со стремлением проверить достоверность грамот Аркадия «Беловодского». В 70–90 годы XIX века в связи с легендой о Беловодье появился некий Аркадий, выдавший себя за архиепископа «беловодского поставления» (подлинная фамилия его А. С. Пигулевский). Он побывал в северных, центральнорусских губерниях России, а также Пермской, Вятской, Оренбургской губерниях, повсюду распространяя грамоты с описанием своего путешествия в Беловодье (морского путешествия!), получения там чина и последующего возвращения в Россию. Возможно, именно эти грамоты Аркадия Беловодского и имел в виду К. Ф. Нагорнов, называя их «легендарными статейками». Состав приморских искателей Беловодья, безусловно, требует уточнения. Дело в том, что Давыдовы появятся на северном побережье только в 1910–1911 годах. До этого, по нашим сведениям, они жили какое-то время в Амурской области. Фунтиковы и Черепановы — старожилы Улахинской долины, переселятся на северное побережье также примерно в это же время. Тем не менее мы не исключаем возможности переселения улахинцев на северное побережье немногим ранее.

Уже после окончания Русско-японской войны в поисках Беловодья отправляются в Японию еще несколько старообрядческих семей из Владивостока. Об этом важном и интересном для нас факте мы узнали из статьи «Староверы в Японии» японского ученого Е. Накамуры. Семьи Савельевых и Васильевых поселились в местности Сасанагарэ, рядом с горячим источником, «но Япония оказалась не похожей на утопию — страну с молочными реками». Разочарование наступило довольно быстро, и через некоторое время семьи постепенно переселяются в Северную Америку. Для нас чрезвычайно важно было знать, откуда переселились семьи Савельевых в Приморье. Долгое время мы не могли найти подтверждений о пребывании этих семей здесь. И только материалы дела о старообрядческих волнениях 1932 года на северном побережье края смогли расставить все точки над i. Оказалось, что и этот интереснейший факт опять-таки связан с семьей Давыдовых. Во время следствия выяснились связи жителя села Кхуцин — Ивана Ефимовича Давыдова (сына того самого Ефима Давыдова, которого упоминает К. Ф. Нагорнов) с «японскими интервентами». Более того, оказалось, что в Хакодате у него живет сестра Ксения Ефимовна с мужем Фадеем Савельевым! «С сестрой моей и ее мужем, — рассказал на допросе Иван Ефимович, — не виделся (И. Е. Давыдов побывал в Японии в 1921 году для перезаключения договора по поставкам леса. — Авт.), правда, делал попытки, но мои старания ничем не увенчались, т. к. они жили в 80 км от порта Отару в поселке Хакодате. Зять мой Савельев выехал в Японию в 1914 году весной как верующий, желающий пробраться в Америку-Канаду к своим староверам. Но почему-то застряли и остались на жительство в этом порту. Известно из писем, что он содержал там молочных коров и сдавал молоко. После 1924 года он писал брату, что имеет большое молочное хозяйство до 20 коров и живет там хорошо, туда не звал. И у меня стремления не было».

Итак, Приморье конца XIX — начала XX века связано было, судя по публикациям, уже с заключительным этапом жизни Беловодской легенды, когда все чаще появлялись рассказы о том, как искали и не нашли Беловодье.

За время экспедиционной работы на северном побережье нам удалось записать две легенды, связанные с поисками счастливых земель. Обе легенды записаны в селе Усть-Соболевка от старообрядцев урало-сибирского происхождения.

«У нас рассказывали, плыл как-то корабль. Буря случилась, а у них вода кончилась, а земли не видать. Слышат только, колокол бьет. Ну, поплыли туда, увидели остров. Примкнули к острову. К ним люди все в белом пришли, дали им воды и наказали никому не говорить об этом острове. А Петр Первый всех заставил искать этот остров и присоединить его к России. Стали искать, да не нашли. Бог прикрыл этот остров».

«У нас тут другое рассказывали. Бежало много царских чиновников с разодетыми женами. Они уплыли на пароходе. Куда уплыли, никто не знает, но один мужик заблудился в море, и его прибило к острову, где он увидел, как хорошо они там живут. Море прикрывало этот остров». В этих легендах явно позднего происхождения есть некоторые приметы, сближающие их с другими социально-утопическими легендами и Беловодской легендой в том числе. Согласно почти всем текстам редакций «Путешественника» Беловодье расположено за морем на 70 и более островах или на берегу океана. Островное положение счастливых земель не случайно («Остров Утопия» Т. Мора, «Остров Солнца» Кампанеллы). По мнению Ю. М. Лотмана, в средневековой системе мышления сама категория земной жизни противостоит жизни небесной. Поэтому и земля как географическое понятие входит в оппозицию «земля — небо» и получает несвойственное современным географическим понятиям религиозно-моральное значение. Те или иные земли воспринимаются как праведные или грешные. Праведные земли, прекрасные земли, как правило, наиболее удаленные, исключенные из сферы плохой, грешной действительности. Признак географической удаленности был обязательным в утопических легендах. Движение в географическом пространстве становится перемещением по вертикальной шкале религиозно-нравственных ценностей, верхняя ступень которой находится на небе, в раю, нижняя в аду. В связи с темой символики пространства вспоминается факт реально существовавшего в Приморье места под названием «Рай». В русской утопии существует понятие особой географии, особого климата. Рай — это место особенно благодатное, с приспособленным для жизни человека климатом. В раю плодородная почва, все растет само в изобилии (так и в Беловодье, этом земном раю). По всем приметам хутор Новокаменский Чугуевской волости, видимо, подходил под это определение как нельзя более. Он был основан несколькими старообрядческими семьями еще задолго до революции и просуществовал до начала коллективизации. Хутор находился за рекой, в уютной, очень живописной долине с плодородными почвами (650 га пахотной земли), рядом богатейшая уссурийская тайга, река, целебные ключи, безбедное житье вдали от властей. Здесь селились наиболее крепкие в вере христиане. Совсем недалеко отсюда находились тайные скиты пустынников. Словом, благословенные Богом места. Не случайно хуторяне повесили на раскидистое дерево перед въездом в хутор табличку с надписью «Рай». Многие старообрядцы еще вспоминают об этом сегодня.

Итак, счастливые, или праведные, земли могли быть расположены только вдалеке от реальной действительности, исключены из нее. В нашей легенде, возможно, остров и находится где-то рядом (на лодке далеко не уплывешь), но «море прикрывает остров», он невидим для всех остальных.

Приморье… Отсюда пролегали пути искателей Беловодья. Фото А.М. Паничева. 1996Примечательно, что народная фантазия в одной из записанных нами легенд помещает на этот остров не мужиков (лишь одному из них случайно удается побывать на острове), а «царских чиновников с женами», тогда как во всех редакциях «Путешественника» подчеркивается, что Антихриста в Беловодье нет и не может быть, т. е. нет и не может быть царя, армии, помещиков, чиновников, представителей светской власти. На мой взгляд, здесь произошла фольклоризация реальных событий, наложение легенды на реальные события 20–30-х годов ХХ века в Приморье. В 1922 году, навсегда покидая родину, уходили из Владивостока последние пароходы с белоэмигрантами. Старообрядцы, возможно, сочувствуют им как людям, пострадавшим от безбожной антихристовой власти и символизирующим добрые старые времена. Народное сознание помещает и их на таинственный остров, где они продолжают жить счастливо. Характерно, что в этой легенде не говорится об острове как о праведной и благочестивой стране. Последние строчки легенды создают впечатление недостижимости счастливой жизни. Ранее подобный интересный вариант наложения Беловодской легенды на реальные факты миграции алтайских крестьян-старообрядцев упоминался Н. Н. Покровским.

Пожалуй, больше всего вопросов поставила передо мной информация, услышанная от старообрядцев-федосеевцев, переселившихся в начале XX века из Житомирской губернии. С этого времени и до середины 30-х годов старообрядцы-федосеевцы согласно статистическим отчетам проживали в селах Стольное и Ивановичи Южно-Уссурийского края. В связи с начавшейся коллективизацией большинство жителей этих сел переселилось во Владивосток, где поселилось компактно в районе современных улиц Громова, Окатовой. Разговаривая с одной из старообрядок, я вдруг услышала от нее совершенно незнакомый для меня топоним — «Сирищино». Я уточнила: «Так называлось село, место, куда вы переселились?» «Нет, — ответила
она, — так старики называли Дальний Восток, Приморье, когда собирались переселяться сюда. Поедем, говорят, в Сирищино. Жизнь тут свободная была, спастись можно. Когда стали жить здесь, то больше так не называли». Очень соблазнительно было связать этимологию этого топонима с птицей Сирин, птицей-девой, фантастическим существом, образом, пришедшим на Русь с Востока, олицетворявшим солнце. Солнце же как источник света, тепла является с восточной стороны. Для христианской религии характерна восточная ориентация в пространстве: расположение храма, расположение алтаря в храме, ориентация погребения, поведение духовенства во время службы. С Востоком же связаны мистические ожидания духовной благодати. Такое прочтение топонима было бы вполне допустимо. Суффикс «ищ» обычен и типичен в словообразовании для обозначения места (селище, кладбище, топоним в Приморье — «Монастырище»), но, по мнению многих филологов, согласно правилам словообразования слово «Сирищино» от слова «Сирин» образовать нельзя, так как буква «н» основы должна была бы остаться, замена ее на «щ» тоже невозможна. Нужно было искать другое объяснение. Снова возвращаюсь все к той же Беловодской легенде. Почти во всех редакциях «Путешественника» есть упоминание о
христианах — «асирянах»: «асиряне от папы римского гонимы были из своей земли, отлучились на 500 лет...» в Беловодье «церквей сирских... сущих христианских российских церквей 44, и христиане у них митрополиты занялись от сирского патриарха». «...170 церквей имеют православного патриарха антиохийского поставления...». Вряд ли ко времени появления легенды можно было встретить на тихоокеанских островах или в Японии ревнителей древнего благочестия. На Курилах, Алеутских островах, Сахалине жили в основном язычники, в Японии с XVI века наступает период гонения христиан. И все же эти сведения о живущих в Беловодье «асирянах» имели под собой некоторое легендарно-историческое обоснование. Представление о том, что где-то на Востоке живут христиане, могло возникнуть на почве воспоминаний о несторианах, последователях учения ересиарха сирийского Нестория о Христородице. Большинство несториан было сосредоточено в Антиохии, затем от жестоких гонений вынуждено бежать в Персию, из нее распространилось в Средней Азии, Индии, Китае. В X–XI веках на северо-востоке Китая существовало государство киданей Ляо, в котором христиане играли решающую роль. Несториане говорили на древнесирийском, «сирском» языке и долго сохраняли его в качестве церковнообрядового и книжного языка. В связи с «сирским» языком, мне кажется, необходимо вновь вернуться к Аркадию Беловодскому. Для большей убедительности самозванец распространял среди населения «ставленные грамоты», в которых он рассказывал о своем путешествии в Беловодье, получении там чина. К этим грамотам, написанным полууставом, прилагался рукописный, якобы подлинный, вариант на «сирском языке». Использование Аркадием Беловодским «сирского» языка в качестве аргумента в доказательстве подлинности документа также неслучайно. Еще в сказании «О письменах» Черноризца Храбра утверждается, что Бог первоначально сотворил именно сирийский язык, что на этом же языке говорил Адам и все люди до Вавилонского столпотворения. В пользу этого высказывался также Феодорит Кирский в своем толковании на книгу Бытия, ссылаясь на сирийское происхождение библейских имен Авель, Каин, Адам, Ной. Под сирийской литературой исстари принято понимать только христианскую. С именем одного из знаменитых отцов сирийской церкви и известного писателя (особенно популярного в среде старообрядцев) Ефрема Сирина связывают начало расцвета сирийской литературы. Наконец, с древнейших времен Сирия известна как одна из стран, где возникает монашество, основной идеей которого является служение Богу. Сравните:
Беловодье — страна древнего благочестия.

Позднее рассказ еще одного информатора из той же общины подтвердил нашу версию. «В нашем селе, — рассказала жительница г. Владивостока, — еще на Украине жил мужчина один, он много по России ходил, когда вернулся, все ходил по соседям, рассказывал, приходил к моим родителям, говорил: Россия большая, дошел я до самой Сирии. После этого многие семьи поехали на Дальний Восток». Итак, Сирия, возможно, это еще одно название Беловодья?

На развалинах «земного Рая». Один из уцелевших домов бывшего старообрядческого х. Новокаменского. 1993 Благодаря помощи Л. Е. Фетисовой удалось обнаружить еще один источник, также свидетельствующий в пользу нашей версии. Журнал «Старообрядческая мысль» (№ 4 за 1914 г.) опубликовал небольшой материал о встрече на одной из железнодорожных станций автора со стариком-крестьянином. На груди у старика на шнурке вместе с нательным крестом, бережно завернутая в несколько холщовых тряпочек хранилась записка, в которой был указан конечный пункт путешествия старика: «Город Асирийскай близу тихава моря-акияна въ деревню благодатную». Записку с таким маршрутом дал старику странник, наказывающий хранить ее пуще глаза, «по ней придешь в такую страну, в которой леса могучие, речки многорыбные, земли урожайные, просторные... В Расее жить стало невозможно. Муть какая-то пошла. Пришли времена последние. Брат восстал на брата и сын на отца. Того и гляди придет Антихрист. А в городе том, сказывал тот человек Божий, все не так, все по-хорошему. Нет ничего эдакого». Упоминание старика об Антихристе, последних временах, позволяют предположить принадлежность его к старообрядцам, в среде которых, как мы уже упоминали, популярна была легенда о Беловодье. Но самое главное, что железнодорожный билет у того старика был взят до Никольск-Уссурийска! Наличие в топониме «Никольск-Уссурийский» имени святителя Николы, имени, занимающего исключительное место в русском религиозном сознании, но, более того, фонетическое созвучие топонимов «Ассирийский» — «Уссурийский», по-видимому, были признаками весьма знаменательными и служили для старика важными аргументами в доказательстве правильности маршрута в поисках «Ассирийского города». «Господа все хотят скрыть, утаить от нашего брата, да только не удастся. Нет! И города такого нет и страны нет... Не может такого быть, чтобы не было. Безпременно есть! Как же иначе?» (Орфография оригинала. — Ред.)

Подытоживая сказанное, можно отметить, что при отсутствии архивных материалов фиксация фольклора имеет чрезвычайно важное значение. Смеем надеяться, что наша информация отчасти расширяет круг источников о Беловодской легенде, подтверждает уже известные сведения о бытовании, распространении легенды в определенных районах России, знакомит с новыми подробностями бытования легенды на Дальнем Востоке, в Приморье.

Вера КОБКО,
зав. сектором реставрации
Приморского государственного музея им. В. К. Арсеньева
Владивосток