Экономические причины были, безусловно, решающим обстоятельством в крестьянском переселении на пустынные берега Тихого океана с необъятными земельными просторами. Но в том случае, когда речь идет о переселении старообрядцев, нельзя забывать и о другом важнейшем факторе — религиозной свободе. Переселению на Дальний Восток старообрядцев, а также сектантов, во многом способствовало Положение, принятое 4 июля 1860 года и разрешившее переселение на окраину России всем категориям раскольников, кроме скопцов. Оно оказалось как нельзя кстати и впервые открывало легальный путь старообрядцам на Дальний Восток. Слухи о религиозной свободе, которой они не пользовались в других местах, были чрезвычайно заманчивы для сектантов и раскольников и послужили одним из сильнейших толчков к переселению. Еще довольно длительное время местные власти будут демонстрировать лояльное отношение к «раскольникам». В сложных условиях освоения дальневосточных территорий, пожалуй, у них и не было альтернативы. Во время интенсивных миграций и освоения все новых просторов на востоке страны исключительное значение приобретают легенды о далеких землях. Утопическая легенда тесно переплелась с реальностью колонизационных и социальных процессов. Любой исторический анализ обязан учитывать специфику социально-утопических легенд. Пожалуй, ни одна из утопических легенд не была так притягательна для русского крестьянства, как легенда о Беловодье. Она появилась в период самого интенсивного освоения Сибири и способствовала продвижению русских крестьян-старообрядцев на восток. Вместе с освоением новых земель менялась и география легендарной страны. Длительное время (с 70-х годов XVIII века) местонахождением страны древнего благочестия была долина реки Бухтармы, затем уже и сами жители Рудного Алтая уходили в поисках ее дальше, в Китай, на о. Лобнор, и далее к островам Тихого океана или в «Опоньское царство» — Японию. Со времени присоединения Приамурья и Приморья и с установлением дипломатических отношений с Японией появляется наконец реальная возможность проверить правильность этих текстов и слухов. В 1898 году, решив добраться до Японии морским путем, в кругосветное путешествие отправляются уральские казаки-старообрядцы. Но мираж так и не стал действительностью. Нам представлялось интересным проанализировать состояние Беловодской легенды в среде современных приморских старообрядцев, опираясь на устную традицию (воспоминания, слухи, предания, легенды). Учитывая особое географическое положение Приморья и уже известные публикации, мы смели надеяться на хорошие полевые результаты. Но каково же было наше недоумение и разочарование, когда в течение нескольких лет работы нам ни разу не удалось услышать утвердительного ответа на вопрос о Беловодье. Впервые, как это ни странно, нам удалось записать рассказы о Беловодье не в старожильческих селах, а в молодом таежном селе Ясном Чугуевского района, где с середины 60-х годов ХХ столетия обосновалась небольшая группа старообрядцев — репатриантов из китайской провинции Западный Синьцзян. Как оказалось, о Беловодье слышали и знали все без исключения синьцзянцы, правда, в самых общих чертах. Подробностей маршрута в Беловодье не знал никто. О Беловодье говорили как о праведной, благочестивой земле, но рассказывали об этом, что также удивило нас, с явным скепсисом. То, что именно этой группе старообрядцев была известна легенда о Беловодье, объяснялось просто: все они были выходцами из района Рудного Алтая, реки Бухтармы, потомками так называемых «каменщиков». Среди мест выхода информаторами называются села Фыкалка, Погуляйка, Мяконька, Уймон, Печи, Верх Уймон и др. Именно в этих местах появилась и сравнительно долго просуществовала вольная бухтарминская община. Слухи о вольной мужицкой земле быстро распространились среди европейских и сибирских губерний и еще долгие годы подпитывали и наполняли реальным смыслом утопическую легенду о Беловодье. Реальная часть маршрутов известных текстов «Путешественников» обрывается на Бухтарме, учитывая таким образом историю алтайских «каменщиков» XVIII века. Отсюда же начиналась легендарная часть маршрута через Китай в Беловодье. Часть семей из уже упомянутой нами группы старообрядцев перебралась в Западный Синьцзян из района Бухтармы еще до революции, часть — уже в годы начавшейся коллективизации. Район Западного Синьцзяна — это район реки Черный Иртыш, городов Урумча, Кульджа, где по документированным источникам в 60-е годы XIX века происходили наиболее интенсивные поиски Беловодья. Таким образом, устная традиция не была прервана, и слухи о Беловодье, хотя в очень упрощенном виде продолжают сохраняться и у нынешнего поколения синьцзянцев, правда, только у людей пожилого возраста. Молодежь, родившаяся и выросшая в Приморье, уже ничего о Беловодье не знает. Два года назад экспедиционные дороги привели меня в поселок Единка на северном побережье края. В прошлом большое старообрядческое село, сегодня — пустынное, умирающее. Один из жителей села Кирик Логинович Давыдов рассказал о том, как его дед Григорий Давыдов «долго искал счастливые земли... На Сырдарью ходил, в Японии побывал». Радость моя при этом известии была все же несколько омрачена тем, что более никаких подробностей Кирик Логинович вспомнить не смог, уточнил, правда, что поездка деда в Японию состоялась уже после того, как семья переселилась сначала в Амурскую область, а затем уже переехала на северное побережье Приморья в начале XX века. Родом Григорий Давыдов из Самарской губернии села Черные Ключи. Упоминание о путешествии Григория Давыдова на Сырдарью в поисках счастливых земель также не было случайным. К. В. Чистов в известной своей работе о Беловодской легенде упоминает и другие социально-утопические предания, появившиеся в XIX веке, среди которых малоизвестная и неизученная легенда о реке Дарье. После неурожая 40-х годов XIX века между крестьянами некоторых губерний распространился слух о массовом переселении на Дарью с сытяной водой, кисельными берегами. Эту же легенду упоминает и П. И. Мельников-Печерский в «Отчете о состоянии раскола в Нижегородской губернии». Оба автора отмечают, что легенда о реке Дарье была распространена в основном в приволжских губерниях. Совсем недавно в музей поступил интереснейший источник — письмо Климентия Филипповича Нагорнова, одного из старожилов северного побережья Приморья. В числе прочих важных событий он упоминает и поиски местными старообрядцами истинного священства: решением одного из всероссийских соборов отправились искать истинное священство, «которое будто бы есть в Абиссинии, в Японии... там русские православные церкви существуют, мол, в полном благолепии. В Абиссинию (ныне Эфиопия) ездили, ничего там не нашли. Поехали в Японию. Из наших самарских я знал Давидова Ефима Никитича. Кое-что слышал от него самого. С ним ездил тоже Давыдов Фадей Лазаревич. Кто был из Черепановых? Надо полагать, Олимпий Трифонович, но хорошо я не знаю, а ездили Давыдовы не вдвоем, а может быть Фунтиков Егор Иннокентьевич, но я точно не знаю. Поездка эта состоялась в 1903 или 1904 годах А найти священников по этим легендарным статейкам не удалось и в Японии... А статейки писались от руки в книгах, называемых „Цветниками“. В „Цветники“ писались выдержки из священных книг, хорошо известные молитвы, и между ними помещались статейки, кем-то выдуманные... писали... о картофеле бесовском, о чае идоложертвенном...». История, рассказанная К. Ф. Нагорновым, очень похожа на историю о поездке уральских казаков в 1898 году в поисках Беловодья и истинного священства. По всей видимости, сам факт посещения уральскими казаками Японии был известен рассказчику. К. В. Чистов в своей известной работе уточняет, что поездка уральских казаков связана не только с поисками Беловодья, сколько со стремлением проверить достоверность грамот Аркадия «Беловодского». В 70–90 годы XIX века в связи с легендой о Беловодье появился некий Аркадий, выдавший себя за архиепископа «беловодского поставления» (подлинная фамилия его А. С. Пигулевский). Он побывал в северных, центральнорусских губерниях России, а также Пермской, Вятской, Оренбургской губерниях, повсюду распространяя грамоты с описанием своего путешествия в Беловодье (морского путешествия!), получения там чина и последующего возвращения в Россию. Возможно, именно эти грамоты Аркадия Беловодского и имел в виду К. Ф. Нагорнов, называя их «легендарными статейками». Состав приморских искателей Беловодья, безусловно, требует уточнения. Дело в том, что Давыдовы появятся на северном побережье только в 1910–1911 годах. До этого, по нашим сведениям, они жили какое-то время в Амурской области. Фунтиковы и Черепановы — старожилы Улахинской долины, переселятся на северное побережье также примерно в это же время. Тем не менее мы не исключаем возможности переселения улахинцев на северное побережье немногим ранее. Уже после окончания Русско-японской войны в поисках Беловодья отправляются в Японию еще несколько старообрядческих семей из Владивостока. Об этом важном и интересном для нас факте мы узнали из статьи «Староверы в Японии» японского ученого Е. Накамуры. Семьи Савельевых и Васильевых поселились в местности Сасанагарэ, рядом с горячим источником, «но Япония оказалась не похожей на утопию — страну с молочными реками». Разочарование наступило довольно быстро, и через некоторое время семьи постепенно переселяются в Северную Америку. Для нас чрезвычайно важно было знать, откуда переселились семьи Савельевых в Приморье. Долгое время мы не могли найти подтверждений о пребывании этих семей здесь. И только материалы дела о старообрядческих волнениях 1932 года на северном побережье края смогли расставить все точки над i. Оказалось, что и этот интереснейший факт опять-таки связан с семьей Давыдовых. Во время следствия выяснились связи жителя села Кхуцин — Ивана Ефимовича Давыдова (сына того самого Ефима Давыдова, которого упоминает К. Ф. Нагорнов) с «японскими интервентами». Более того, оказалось, что в Хакодате у него живет сестра Ксения Ефимовна с мужем Фадеем Савельевым! «С сестрой моей и ее мужем, — рассказал на допросе Иван Ефимович, — не виделся (И. Е. Давыдов побывал в Японии в 1921 году для перезаключения договора по поставкам леса. — Авт.), правда, делал попытки, но мои старания ничем не увенчались, т. к. они жили в 80 км от порта Отару в поселке Хакодате. Зять мой Савельев выехал в Японию в 1914 году весной как верующий, желающий пробраться в Америку-Канаду к своим староверам. Но почему-то застряли и остались на жительство в этом порту. Известно из писем, что он содержал там молочных коров и сдавал молоко. После 1924 года он писал брату, что имеет большое молочное хозяйство до 20 коров и живет там хорошо, туда не звал. И у меня стремления не было». Итак, Приморье конца XIX — начала XX века связано было, судя по публикациям, уже с заключительным этапом жизни Беловодской легенды, когда все чаще появлялись рассказы о том, как искали и не нашли Беловодье. За время экспедиционной работы на северном побережье нам удалось записать две легенды, связанные с поисками счастливых земель. Обе легенды записаны в селе Усть-Соболевка от старообрядцев урало-сибирского происхождения. «У нас рассказывали, плыл как-то корабль. Буря случилась, а у них вода кончилась, а земли не видать. Слышат только, колокол бьет. Ну, поплыли туда, увидели остров. Примкнули к острову. К ним люди все в белом пришли, дали им воды и наказали никому не говорить об этом острове. А Петр Первый всех заставил искать этот остров и присоединить его к России. Стали искать, да не нашли. Бог прикрыл этот остров». «У нас тут другое рассказывали. Бежало много царских чиновников с разодетыми женами. Они уплыли на пароходе. Куда уплыли, никто не знает, но один мужик заблудился в море, и его прибило к острову, где он увидел, как хорошо они там живут. Море прикрывало этот остров». В этих легендах явно позднего происхождения есть некоторые приметы, сближающие их с другими социально-утопическими легендами и Беловодской легендой в том числе. Согласно почти всем текстам редакций «Путешественника» Беловодье расположено за морем на 70 и более островах или на берегу океана. Островное положение счастливых земель не случайно («Остров Утопия» Т. Мора, «Остров Солнца» Кампанеллы). По мнению Ю. М. Лотмана, в средневековой системе мышления сама категория земной жизни противостоит жизни небесной. Поэтому и земля как географическое понятие входит в оппозицию «земля — небо» и получает несвойственное современным географическим понятиям религиозно-моральное значение. Те или иные земли воспринимаются как праведные или грешные. Праведные земли, прекрасные земли, как правило, наиболее удаленные, исключенные из сферы плохой, грешной действительности. Признак географической удаленности был обязательным в утопических легендах. Движение в географическом пространстве становится перемещением по вертикальной шкале религиозно-нравственных ценностей, верхняя ступень которой находится на небе, в раю, нижняя в аду. В связи с темой символики пространства вспоминается факт реально существовавшего в Приморье места под названием «Рай». В русской утопии существует понятие особой географии, особого климата. Рай — это место особенно благодатное, с приспособленным для жизни человека климатом. В раю плодородная почва, все растет само в изобилии (так и в Беловодье, этом земном раю). По всем приметам хутор Новокаменский Чугуевской волости, видимо, подходил под это определение как нельзя более. Он был основан несколькими старообрядческими семьями еще задолго до революции и просуществовал до начала коллективизации. Хутор находился за рекой, в уютной, очень живописной долине с плодородными почвами (650 га пахотной земли), рядом богатейшая уссурийская тайга, река, целебные ключи, безбедное житье вдали от властей. Здесь селились наиболее крепкие в вере христиане. Совсем недалеко отсюда находились тайные скиты пустынников. Словом, благословенные Богом места. Не случайно хуторяне повесили на раскидистое дерево перед въездом в хутор табличку с надписью «Рай». Многие старообрядцы еще вспоминают об этом сегодня. Итак, счастливые, или праведные, земли могли быть расположены только вдалеке от реальной действительности, исключены из нее. В нашей легенде, возможно, остров и находится где-то рядом (на лодке далеко не уплывешь), но «море прикрывает остров», он невидим для всех остальных. Примечательно, что народная фантазия в одной из записанных нами легенд помещает на этот остров не мужиков (лишь одному из них случайно удается побывать на острове), а «царских чиновников с женами», тогда как во всех редакциях «Путешественника» подчеркивается, что Антихриста в Беловодье нет и не может быть, т. е. нет и не может быть царя, армии, помещиков, чиновников, представителей светской власти. На мой взгляд, здесь произошла фольклоризация реальных событий, наложение легенды на реальные события 20–30-х годов ХХ века в Приморье. В 1922 году, навсегда покидая родину, уходили из Владивостока последние пароходы с белоэмигрантами. Старообрядцы, возможно, сочувствуют им как людям, пострадавшим от безбожной антихристовой власти и символизирующим добрые старые времена. Народное сознание помещает и их на таинственный остров, где они продолжают жить счастливо. Характерно, что в этой легенде не говорится об острове как о праведной и благочестивой стране. Последние строчки легенды создают впечатление недостижимости счастливой жизни. Ранее подобный интересный вариант наложения Беловодской легенды на реальные факты миграции алтайских крестьян-старообрядцев упоминался Н. Н. Покровским. Пожалуй, больше всего вопросов поставила передо мной информация, услышанная от старообрядцев-федосеевцев, переселившихся в начале XX века из Житомирской губернии. С этого времени и до середины 30-х годов старообрядцы-федосеевцы согласно статистическим отчетам проживали в селах Стольное и Ивановичи Южно-Уссурийского края. В связи с начавшейся коллективизацией большинство жителей этих сел переселилось во Владивосток, где поселилось компактно в районе современных улиц Громова, Окатовой. Разговаривая с одной из старообрядок, я вдруг услышала от нее совершенно незнакомый для меня топоним — «Сирищино». Я уточнила: «Так называлось село, место, куда вы переселились?» «Нет, — ответила Позднее рассказ еще одного информатора из той же общины подтвердил нашу версию. «В нашем селе, — рассказала жительница г. Владивостока, — еще на Украине жил мужчина один, он много по России ходил, когда вернулся, все ходил по соседям, рассказывал, приходил к моим родителям, говорил: Россия большая, дошел я до самой Сирии. После этого многие семьи поехали на Дальний Восток». Итак, Сирия, возможно, это еще одно название Беловодья? Благодаря помощи Л. Е. Фетисовой удалось обнаружить еще один источник, также свидетельствующий в пользу нашей версии. Журнал «Старообрядческая мысль» (№ 4 за 1914 г.) опубликовал небольшой материал о встрече на одной из железнодорожных станций автора со стариком-крестьянином. На груди у старика на шнурке вместе с нательным крестом, бережно завернутая в несколько холщовых тряпочек хранилась записка, в которой был указан конечный пункт путешествия старика: «Город Асирийскай близу тихава моря-акияна въ деревню благодатную». Записку с таким маршрутом дал старику странник, наказывающий хранить ее пуще глаза, «по ней придешь в такую страну, в которой леса могучие, речки многорыбные, земли урожайные, просторные... В Расее жить стало невозможно. Муть какая-то пошла. Пришли времена последние. Брат восстал на брата и сын на отца. Того и гляди придет Антихрист. А в городе том, сказывал тот человек Божий, все не так, все по-хорошему. Нет ничего эдакого». Упоминание старика об Антихристе, последних временах, позволяют предположить принадлежность его к старообрядцам, в среде которых, как мы уже упоминали, популярна была легенда о Беловодье. Но самое главное, что железнодорожный билет у того старика был взят до Никольск-Уссурийска! Наличие в топониме «Никольск-Уссурийский» имени святителя Николы, имени, занимающего исключительное место в русском религиозном сознании, но, более того, фонетическое созвучие топонимов «Ассирийский» — «Уссурийский», по-видимому, были признаками весьма знаменательными и служили для старика важными аргументами в доказательстве правильности маршрута в поисках «Ассирийского города». «Господа все хотят скрыть, утаить от нашего брата, да только не удастся. Нет! И города такого нет и страны нет... Не может такого быть, чтобы не было. Безпременно есть! Как же иначе?» (Орфография оригинала. — Ред.) Подытоживая сказанное, можно отметить, что при отсутствии архивных материалов фиксация фольклора имеет чрезвычайно важное значение. Смеем надеяться, что наша информация отчасти расширяет круг источников о Беловодской легенде, подтверждает уже известные сведения о бытовании, распространении легенды в определенных районах России, знакомит с новыми подробностями бытования легенды на Дальнем Востоке, в Приморье. Вера КОБКО, |
|||
|