Словесница Искусств

Покой народам всем, рабам отрады свет,
Спасение навек от горестей и бед
Несут суровый меч и кроткое перо —
Две вещи, вот и все, а третьей не дано.

Мухаммед ас-Самарканди

В Дальневосточном художественном музее хранится замечательная коллекция старинного оружия, большинство экспонатов которой поступило из Государственного Эрмитажа в 1931 году. Коллекция насчитывает 63 предмета европейского, русского и восточного оружия и представляет несомненный интерес как для специалистов, так и для любителей истории.

Изучение музейных предметов позволяет прикоснуться к таинственному миру мастеров-оружейников, превращавших зловещие атрибуты войны в подлинные произведения искусства, беспощадных воинов и, как ни странно, художников. Мастера кисти часто изображали заказчиков при оружии (например знаменитый «Ночной дозор» Рембрандта из Рейксмузеума, Амстердам), ибо оно не только подчеркивало мужественные черты лица и благородное происхождение (таков «Портрет Иоганна Фридриха, курфюрста Саксонского» работы Тициана из музея Прадо, Мадрид), но и придавало воинственный вид даже торгашам и никчемным правителям, кроме того, они часто работали над эскизами различных видов оружия, например знаменитый швейцарский кинжал «гольбейн» (в 1930-е он был скопирован нацистами для форменного кинжала) получил свое название от фамилии великого художника Ганса Гольбейна-младшего, который рисовал эскизы для рукоятей и ножен этих кинжалов. Богатое декорирование оружия отражало не только тщеславие и богатство его владельца, но уходило в религиозно-магическую практику древних народов. Оружие, от которого зависела жизнь его обладателя, наделяли сверхъестественными свойствами, поэтому на клинках и защитном вооружении помещали изображения святых, заклинания и молитвы, призванные даровать победу, давали личные имена, например, Дюрандаль — меч графа Роланда, Зу-л-Факар — меч пророка Мухаммеда, ставший одним из главных символов ислама. Использовали оружие и в ритуальных целях, оно было призвано сопровождать воинов в загробной жизни, сопутствовало коронациям и свадебным обрядам.

В разных частях света появлялись военные сословия, будь то рыцари или самураи, для которых оружие — это нечто большее, чем кусок железа. Возможно, говоря о своем клинке, они согласились бы со словами, начертанными на двуручном «кошкодере» ландскнехта на одной из гравюр художника и воина Урса Графа: «Ты мой единственный напарник».

В данной статье представлены несколько экземпляров европейского и восточного оружия, которые нашли отражение на картинах и гравюрах из фондов ДВХМ. Данный метод позволит окунуться в эпоху, когда эти предметы были не музейными экспонатами, а практически необходимыми атрибутами воинов. Кроме того, наглядный материал помогает реконструировать их внешний облик, а также способы крепления и ношения оружия.

Для начала рассмотрим европейское оружие. Предмет, который хранится под безликим номером П-236, позволит нам по-иному взглянуть на некоторые картины и проследить эволюцию шлема, именуемого в литературе по оружиеведению бургиньот (фр. bourgignot) или штурмхаубе (нем. sturmhaube). Классический бургиньот можно распознать по нескольким характерным элементам: козырьку, подвижным нащечникам и четко выраженному назатыльнику (воины в бургиньотах изображены на копии картины Валантэна «Солдаты, играющие в кости» из фондов ДВХМ).

Во второй половине XVI века появляются шлемы, соединившие в себе лучшие черты армэ и бургиньота. Взяв общую конструкцию с присоединенным ожерельем (оно равномерно распределяло вес шлема на плечи) от армэ, новый шлем отличался от него устройством забрала, на котором непременно присутствует козырек. Забрало, крепящееся на двух боковых шарнирах, как правило, двух видов. В первом случае оно образовано несколькими вертикальными прутьями, составляющими решетку, поэтому шлем иногда называют решетчатым, либо одним центральным прутом (подобный шлем изображен на картине Ю. Сустерманса «Портрет Фердинанда Медичи, герцога Тосканского» из фондов ДВХМ). Во втором случае забрало имеет вид выгнутой пластины с большими прорезями для глаз, а иногда для рта, как на музейном шлеме. Козырек, заимствованный у бургиньота, неподвижно прикреплен к забралу и двигается вместе с ним. По внешнему виду забрала, отдаленно напоминающему череп, в Германии шлем назывался «мертвая голова» (нем. totenkopf). Под этим названием он известен и в русскоязычной литературе.

На картине голландского художника Питера Кваста (1606–1647) «Борьба за знамя» на некотором удалении от боя изображен на первый взгляд ничем не примечательный всадник. При более внимательном рассмотрении это изображение дает обильную пищу для аналогий с музейными экспонатами. Голову всадника защищает шлем с красным плюмажем и забралом, стилизованным под череп (totenkopf). Тело, руки и ноги до колен защищены так называемым трехчетвертным доспехом черного цвета. По цвету доспехов можно предположить, что этот кавалерист не кто иной как «черный» рейтар, хотя по другой версии слово «черный» употреблялось как синоним слова простой (незнатный, неродовитый). В руке у него характерное для рейтаров оружие — седельный пистолет. Появление седельного пистолета в середине XVI века стало возможным благодаря изобретению колесцового замка. В отличие от фитильного он позволил производить выстрел при помощи одной руки. Рукоять седельных пистолетов располагалась под малым углом наклона по отношению к стволу. Такая конструкция затрудняла прицеливание, но зато позволяла легко выхватывать оружие из седельной кобуры (ольстры), отсюда название — седельный пистолет. Вооруженные пистолетами рейтары разработали специфичную тактику ведения боя — караколе (улитка), где первые ряды всадников, разрядивших свое оружие, сменяли поочередно задние ряды, пока первые заряжали пистолеты. Таким образом создавался эффект непрерывной стрельбы, а пистолет вытеснил копье из вооружения кавалерии.

Ольстры изображены на картине художника А. О. Орловского (1777–1832) «Верховые». Картина также дает представление о комплексе защитного вооружения, характерного для польских гусар XVII века. Вооружение включает кирасу, которая в набрюшной части состоит из трех горизонтальных полос на шарнирном креплении, наплечники, ожерелье и гусарский шишак, сочетающий черты европейского бургиньота и восточной ерихонки, и наступательное оружие: меч, пистолет и карабин. В целом оружие соответствует вооружению гусара, а отсутствующие элементы: копье, базубанды и крылья оставим на совести художника. Карабин, притороченный к седлу, по конструкции очень похож на ружье из музейных фондов, которое представляет собой охотничье ружье с аркебузным прикладом и кремниево-ударным замком, вероятно немецкого происхождения. В руке гусара шпага или меч, отличить которые по изображению весьма сложно, однако, это возможно на примере музейных предметов. Отличие шпаги от меча можно проследить по более узкому граненому клинку, сложной гарде и наличию рикассо — незаточенной части клинка, к которой примыкают дужки для большого и указательного пальца (фр. Pa d, Ane — ослиная подкова).

Таким образом, оружие в сочетании с изобразительным искусством, позволит реконструировать внешний облик всадников, которые могли встретиться на полях сражений Тридцатилетней войны (1618–1648) — самого страшного потрясения для Европы XVII века. Всматриваясь в лица суровых воинов, задумаемся хоть на миг: кто они, эти красиво одетые, словно актеры из гламурных исторических фильмов, люди? Не они ли украсили Европу «деревьями ужаса», чьи ветви прогибались под тяжестью десятков повешенных? Не они ли жгли, грабили, насиловали и убивали, ни в грош не ставя ни свою, ни чужую жизнь? Не их ли постоянными спутниками были эпидемии и голод, собравшие страшную жатву с европейских стран? Приведу немного скучной статистики: в Саксонии с 1630 по 1632 год убыль населения составила 934 000 человек, в Пфальце из полумиллиона жителей в 1618 году к концу войны осталось 48 000, а в одном из округов Тюрингии количество населения, соответствующее переписи 1634 года, восстановилось лишь в 1849 году. Так что эти бравые ребята, смотрящие на нас с полотен, подобно апокалипсическим всадникам, пропитанные запахом человеческого страха и отчаяния, оставляли после себя лишь пепелища и всепроникающий смрад трупного тления, а нас, надеюсь, заставят еще раз задуматься над страшным и безжалостным словом «война».

Завершающий этап эволюции шпаги возможно проследить на примере другого музейного экспоната. Это некогда грозное оружие воинов и дуэлянтов к середине XVIII века превращается в декоративное, которое имеет много названий: гражданская, придворная или костюмная шпага. Шпага состоит из легкого колющего клинка, рукояти с тонким череном, яйцевидного навершия и закрытого эфеса с двухчастным щитком. Данный вид шпаги потерял свое боевое значение (о чем говорят рудиментарные Pa d, Ane) и использовался как неотъемлемый атрибут повседневного дворянского костюма. На портрете архитектора и первого ректора Академии художеств А. Ф. Кокоринова работы П. Ксидиаса с оригинала Д. Г. Левицкого мы видим изящную шпагу, относящуюся к той же конструкции, что и музейный экспонат.

Восточное оружие, вызывающее неподдельный восторг качеством отделки, также нашло отражение в произведениях изобразительного искусства, представленных в ДВХМ.

Комплекс защитного вооружения, характерный для индо-персидского региона, изображен на гравюре Н. С. Мосолова с оригинала В. В. Верещагина «Афганец». На этом до зубов вооруженном головорезе надета кольчуга и оригинальный доспех — чар-айна («четыре зеркала»). Чар-айна появилась в Иране как альтернатива кольчато-пластинчатым доспехам (юшман, бахтерец) не ранее XVI века. Классический доспех состоит из двух прямоугольных пластин (иногда встречаются пластины, у которых верхний край в виде арки) с немного выпуклой поверхностью, для более плотного прилегания к телу, предназначенных для защиты груди и спины, и двух боковых пластин с выемкой по вернему краю. На внешней стороне пластин прикреплены застежки, в которые продевались кожаные ремни, соединявшие «зеркала» между собой. Передняя и задняя пластины дополнительно соединялись друг с другом при помощи плечевых ремней. Эти ремни, как наиболее уязвимые для перерубания, защищались металлическими пластинками или кольчужной сеткой.

Кольчуга, представленная в музее, скорее всего восточного происхождения. По креплению колец данный предмет относится к виду кольчатого доспеха, именуемого в России панцирь (от греч. пансидерион — железо). Отличие от кольчуги состоит в способе крепления колец. В кольчугах кольца скреплялись между собой при помощи гвоздя, проходящего сквозь отверстия в кольцах, тогда как в панцирях практиковалось крепление на шип, укрепленный на одном из концов кольца. Ударом молотка или особыми отжимными щипцами шип вгонялся острием в отверстие на другом расплюснутом конце кольца. Таким образом, этот способ крепления значительно проще и быстрее других, а кроме того, шип выходил на внешнюю сторону доспеха и не рвал одежду. Косвенным указанием на происхождение панциря может служить нагрудная пластинка из желтого металла, соединяющая края горлового выреза. Возможно, это «кантха собха» (шейный щиток), напоминающая европейские нагрудные знаки офицеров XVIII века, характерная для индийских кольчатых доспехов.

За поясом афганца целый арсенал клинкового оружия, не имеющего аналогий в музейной коллекции, а за спину перекинут щит. Щит лучше виден на картине К. Ф. Гуна (1830–1877) «Арабский воин». Металлический иранский щит-сипар ведет свое происхождение от щитов из кожи или сплетенных прутьев (калкан). На внешней поверхности музейного щита прикреплены четыре полусферических умбона, которые служат для придания прочности и украшения щита. Сюжеты, типичные для иранского искусства, и надписи на персидском языке придают щиту парадный вид. Несмотря на парадное оформление, подобные щиты сохраняли боевое значение в иранской коннице вплоть до XIX века. Кроме щита на картине изображена сабля-саиф, конструктивно восходящая к иранской сабле типа шамшир. Шамшир (шамшер, шимшир — львиный хвост, львиный коготь) появился в Иране скорее всего в XVI веке. Благодаря клинку, который удачно сочетал в себе режущие и колющие свойства, получил широкое распространение на Кавказе, в Средней Азии, Турции и России. В каждом регионе имел свои особенности в конструкции рукояти и декоре. Музейная сабля состоит из узкого булатного клинка большой кривизны, которая начинается от пяты и резко нарастает к острию. Рукоять, типичная для иранских сабель, состоит из двух костяных щечек, соединенных заклепками. Крестовина из белого металла с короткими концами, заканчивающаяся шишечками, украшена растительным узором, а на лицевой стороне изображен хищник из семейства кошачьих (барс?). Головка рукояти металлическая в форме колпачка с четырьмя язычками для крепления.

Итак, дополнив оружие изобразительным материалом, мы имеем возможность воссоздать облик восточных воинов, противостоявших русским войскам Черняева и Скобелева, которые освободили Среднюю Азию от средневекового мракобесия, междоусобных войн и работорговли.

Для более полного представления о коллекции целесообразно привести один из предметов русского оружия. В качестве примера приведу эспонтон — офицерское древковое оружие, не имеющее прямых аналогий в изобразительном искусстве из фондов ДВХМ. Однако декор на наконечнике эспонтона находит продолжение на портрете Павла I кисти С. С. Щукина (1762–1828), на котором император изображен с крестом ордена Св. Иоанна Иерусалимского на цепи. С чем это связано? Как известно, в 1797 году Павел I принимае титул «протектора», а в 1798 году избирается гроссмейстером Мальтийского ордена, поэтому символика этого рыцарского ордена появляется в русской геральдике. Так, 10 августа 1799 года мальтийский крест и корона были включены в состав Государственного герба Российской империи. Эти изменения в геральдике наглядно демонстрирует музейный эспонтон, наконечник (перо) которого украшен с обеих сторон изображением двуглавого орла под короной, на груди орла — мальтийский крест с Георгием Победоносцем в медальоне и мальтийская корона. Так причудливым образом переплетается история ордена иоаннитов, последнего отголоска эпохи крестовых походов, с историей православной Российской империи.

В заключение хочу обратить ваше внимание на гравюру замечательного художника, ученика А. Дюрера Ганса Зебальда Бегама «Взятие Иисуса в Гефсиманском саду», и не потому, что стражники вооружены алебардами (пылитесь с миром в музейных сейфах), а чтобы напомнить слова Спасителя: «...возврати меч твой в его место; ибо все взявшие меч мечом и погибнут» (Мф. 26. 51-52).

Сергей МЕХОВЩИКОВ
Хабаровск