В палитре декоративно-прикладного искусства коренных народов Приамурья особо яркие краски отражает творчество Раисы Григорьевны Барановой-Дигор (1941–2019) — нанайской мастерицы, члена Союза художников России, автора неповторимых по красоте произведений из текстиля, меха, рыбьей кожи, бересты. Многие из них украшают коллекции российских и зарубежных музеев. В 2010 году в хабаровском книжном издательстве «Ковчег» вышла книга Р. Г. Барановой-Дигор «Назад — по Реке Памяти, вперед — в Потоке Времени», в которой автор рассказывает о своей жизни, раскрывает секреты мастерства, и это тоже важная часть наследия, оставленного нам Раисой Григорьевной. Иголка детства Я была совсем маленькой девочкой, пять лет еще не исполнилось, а все крутилась возле мамы Пелагеи Дмитриевны, когда она обрабатывала шкуры зверей и рыбью кожу. Затем раскраивала и шила одежду для рыбалки и охоты — рукавицы, чуни, обувь, куртки. А я рядышком прилягу или присяду и наблюдаю, как мама шьет, как иголка туда-сюда в ее руках бегает, словно мышка в норку да из норки. Глаз не могу отвести от ее рук. А мама еще поет или сказки рассказывает. — Нравится тебе пондо-ота? — спрашивает она, показывая обувку из рыбьей кожи с острым носиком, которую шила для меня. — Очень. — Хочешь попробовать шить? — Хочу. — Вот тебе, доченька, шей вторую обувку, как мама, — и подает нитку из сухожилий сохатого — томпо. — Вдевай ниточку, сделай на конце маленький узелочек и шей. Я беру нитку. Вдеваю в иголку и сижу, стараюсь, соплю рядом с мамой. Да куда там, не все получается сразу. Ткнула иголочку в рыбью шкурку, а она не лезет — кожа тугая. Тогда мама сделала для меня наперсток из рыбьей кожи, но с ним тоже было трудно шить. Но я боялась, как бы у меня не отобрали иголку. В общем, в пять лет я уже научилась крепко держать иголку. Хотя и не дошила вторую обувку, мама была довольна. Погладила меня по голове: — Умница моя. И когда мама закончила мастерить обувь, я носила ее с гордостью, как будто сама все сшила. Счастливое время Мы, нанайские дети, всюду с родителями с детства: на рыбалку, в тайгу по грибы да по ягоды. Или в поле: родители работают, а мы, когда нам еще не разрешали помогать им, крутимся тут же, играем. А если им что-то надо, то мы на посылках, деревня-то рядом. Моя мама была колхозницей, родилась в стойбище Кондон, она из рода Самар. Отец Григорий Михайлович Дигор родом из стойбища Наан, это чуть ниже Кондона по Горину. Папа — рыбак, охотник, как и все в роду. Родители работали в колхозе. Мама на прополке, отец на конном дворе. Лошадей пас, коров. Поля колхозные находились рядом со стойбищем. Тяпки были большие — для взрослых, маленькие — для нас, детей. Свой огород надо было тоже копать, землю поливать, полоть убирать урожай. Мы всегда помогали родителям — большой ты уже ребенок или от горшка два вершка, но держишься за ведро, а картошку уже подбираешь за взрослыми. Бегали мы на конюшню к папе, помогли ему за лошадями убирать, а он нас катал на лошадках да позволял гонять их на водопой, давал погладить жеребенка. Мы, дети, всегда ходили за стадом коров или табуном лошадей к речке. Животные зайдут в реку в самый зной и стоят — блаженствуют. Телята и жеребята тут же носятся. А сколько было радости, когда папа кого-то из нас посадит впереди себя да еще сзади, и мы едем верхом на лошади! Детство — это большая жизнь, большая радость и счастье. Мудрость бытия Однажды я нарвала большой букет луговых цветов и принесла маме. Мне было весело, и потому я не заметила, что та не обрадовалась, а приняла букет без восторга. Через несколько дней мама подозвала меня и сказал: — Цветы у нас рвать нельзя, нехорошо это. Любуйся, но не рви! Не убивай. Это все — живое. Оторвешь — цветок засохнет. Умрет. Он живой, как человек. Видишь, все завяло уже, а было живым, цветущим... Родительские уроки — уроки на всю жизнь. И в них не только житейская мудрость. Из них берет свои истоки наша жизнь. Мудрость бытия — великая ценность и сила. |
|||
|