Была зима, лютовала метель. Московский поэт предстал перед аудиторией элегантный, в лакированных туфлях, ведь его возили на машине. «Эх, мог бы и я так разъезжать, если бы согласился тогда на Ярославль», – заметил по этому поводу Виктор Еращенко, имея в виду свою учебу в Литературном институте имени Горького в Москве и, наверное, варианты устройства поближе к столице. Не то чтобы он считал за доблесть верность Дальнему Востоку, это было для него естественным состоянием. Москва помогла ему понять самого себя (об этом его стихотворение «Прощальное»).
В творческом наследии Виктора Еращенко
...Работа их частенько не видна, В разговорах о «региональности» (тогда мне часто доводилось обсуждать с ним литературные темы) он как-то смягчил драматизм «Прощального» и почему-то вспомнил про Эдмона Ростана, который со своими гасконскими гвардейцами прорвался на парижскую сцену. Может быть, он думал о своих первопроходцах и их потомках, про которых писал:
Это те же древние ватаги, Музыкальный спектакль «Встречь солнца» (Виктор даже называл его рок-оперой) дальневосточный ансамбль возил в Москву, и он прозвучал на столичной сцене. Как сказано в «Легенде о земле Даурской»:
...А где-то на восходе есть мужицкая страна, Но, увы, такого оглушительного резонанса, как у «Сирано де Бержерака», не получилось. Часто по инерции повторяют, что Виктор Еращенко не успел осуществиться в полной мере, что написанное им лишь талантливая заявка. Непоправимо жаль, что поэт ушел из жизни так рано, в 42 года. Но в русской литературе есть поэты, чья жизнь прервалась в 27, 37 лет, а написанного ими нам хватает до сегодняшних дней. Так и с Виктором Еращенко: чем больше его читаешь, тем он необходимее. Восхищают его мужественный лиризм, интеллектуальная отвага, его внутренняя свобода при добровольном самоограничении (ему была близка мысль Л. Толстого о «целомудрии формы», свойственном русской литературе). В его стихах, при огромном богатстве метрики и ритма, можно найти весь диапазон чувств — от нежности до сарказма. В них география и история, земная жизнь и прорывы в космос. Действительно, прав был Александр Блок: никакая цензура в мире не может помешать основному делу поэта. И все-таки как хорошо, что теперь мы можем прочесть Виктора Еращенко в более полном объеме... Внешность его была типично славянская: рыжевато-русый, стройный, с летящей походкой; лицо, обрамленное мягкими, слегка волнистыми волосами и почему-то бачки. Хорошо смотрелся в джинсовом. Но высокие скулы и узковатые светлые глаза рысьего разреза, с припухшими подглазьями от общения с «чертовым зельем» придавали его наружности нечто неуловимо монголоидное. Что и говорить, знаковая наружность, евразийская, как будто соответствующая его признанию: «Своей окраинной России скупые, жесткие черты я понял...» Он родился на Нижнем Амуре в порту Маго. Начинал учиться в Хабаровском пединституте, работал, заочно закончил Литературный институт в Москве. Первый его сборник «Стихи» вышел в издательстве «Молодая гвардия» в 1975 году. Затем в Хабаровске изданы сборники «Лепестки в колодезной воде» и «Отраженья». В 1985 в Москве появляется «Мир просторен», а в Хабаровске год спустя — «Купель». Виктор Еращенко активно печатался как публицист как в центральных, так и в местных изданиях, особенно много в «Молодом дальневосточнике» и «Дальнем Востоке». Увлекался театром, написал три пьесы. Одна из них, «Ватага», (легенда о землепроходцах в шести картинах) опубликована в «Избранном», еще две, «Время сновидений» и инсценировка «Робинзон Крузо», остаются за кадром.
В юности он написал стихи о Николаевске («Николай, давай закурим» впервые опубликовано в сборнике «Приамурье поэтическое», 1970). Они полны радости и веселья, как и его стихотворение «Порт Маго» (1980), в котором поэт радуется не только ожиданью неоткупоренных рек, но и своему уверенному мастерству. «Речка, Пальвинка, купель...» Как тягостно и грустно слышать по радио сообщение о том, что недавно сдохла рыба в реке Пальвинке, потому что ее отравили химикалиями.
В конце жизни поэт успел публицистически высказаться по экологическим вопросам. В газете «Молодой дальневосточник» (6.06.1987) под рубрикой «Не могу молчать!» появилась статья Еращенко «Здесь не жил Лев Толстой», где автор высказывался о целесообразности строительства завода по производству минеральных удобрений в районе села Нижнетамбовского, и шире — о судьбе дальневосточных рек.
Еще один прозаический фрагмент из письма, отправленного корреспонденту из Амурска в начале В те дни они с писателем Михаилом Беловым выступали перед пожарниками и учащимися ГПТУ и техникума. Иногда бывало до пяти выступлений в день. «Это только со стороны может показаться: треп. А нагрузка немалая, будь то ГПТУ или книголюбы, — продолжает Виктор в письме.— Естественно, наговорил лишнего, думаю, что донесут...» К писательскому званию он относился всерьез, любил повторять: «Работа писателя — понимать других людей». Преображенные поэтическим словом, географические понятия в поэзии Виктора Еращенко превращаются в художественные образы — топонимика звучит, как музыка:
Солнце и звезды, дожди и туманы, В стихах дальневосточного поэта описаны и порт Маго, и Николаевск, и Магадан, и Владивосток, и старинный город Благовещенск, и, конечно, холмы Хабаровска. В них поэтически звучат и Талакан, и Экимчан, и мыс Лазарева, и многое другое. Одно из поздних стихотворений посвящено тихоокеанскому побережью Владивостока, в нем использованы мифологические образы:
Волны и камня альфа и омега, После того как в русской поэзии появилось стихотворение Петра Комарова «Мой город» («Хабар — по-старому удача, / А я в Хабаровске живу...»), написанное в 1945 году, изменилось, наверное, и восприятие нашего города. Это относится к стихам Михаила Асламова, Павла Халова, Людмилы Миланич. Виктор Еращенко в их ряду. Не случайно в последние годы он работал над составлением «Антологии дальневосточной поэзии». Об этом стихи:
Моим трудом сойдутся земляки Мне хочется напомнить и то, как относились к поэту Виктору Еращенко его земляки-ученики и друзья. Арсений Москаленко, ныне врач-психиатр, забросивший поэзию, написал так: «Виктор Еращенко жил среди нас и вместе с нами, не избегая зла и не стремясь к превосходству. Он разговаривал с вечностью посредством полноты и своего творчества, и своей жизни. Умел бросать вызов, умел широко — философски — мыслить, чего не смели и не умели другие. Не раз я слышал от него абсолютно точные прогнозы насчет будущего. Его способность предчувствовать скрытую динамику событий была почти невероятной. Невидимый порядок жизни вел самого Виктора по тропе лидера среди дальневосточных поэтов потому, видимо, что был он из тех, кто не любил „сворачивать в обыкновенность“ и не боялся судьбы... Мне повезло узнать его в качестве друга, который излучал свою мудрость, а после смерти унес с собой — как и полагается лидеру — и ответственность за всех, и знание о том, что должен уметь каждый. Настоящий же урок его жизни в том, чтобы сделать нас свободными от ограниченности, познать незавершенность жизни и помогать ей осуществляться во имя той самой вечности» (1997). Писатель Анатолий Полищук, друг и коллега Виктора Еращенко по журналу «Дальний Восток», вспоминал о нем так: «Он был таким: жестким, жестоким, железным, безжалостным... Он никогда не был бунтовщиком или диссидентом, не держал фигу в кармане, не рвался в ниспровергатели; его неприятие и отторжение низкого выражалось одной его спокойной усмешкой, но сколько крови попортила эта усмешка лакеям от литературы! Любимое слово: «Достойно»...Абсолютный слух в поэзии, абсолютный слух на фальшь. То, что было хорошо, подлежало немедленной похвале, даже если строка принадлежала врагу. Фальшь подлежала немедленному уничтожению, даже если автор — многозвездный литературный генерал, сидит визави, угощает коньяком... Мы сыграли с ним за последние двенадцать лет несколько тысяч партий в шахматы, Виктор во всем был самим собой, с блеском и энергией, очень азартно атаковал, терпеть не мог защищаться, молниеносно ориентировался в самых головоломных осложнениях, и из любого положения мог «достать»... Если выбирать ему девиз из его же стихов, уместным был бы этот: «Презреть стеченье обстоятельств и выбить триста из трехсот!». А вот фрагмент из воспоминаний художника Александра Лепетухина, который, как и Виктор Еращенко, родом с Нижнего Амура: «Когда я прочитал:
Николай, давай закурим,
то я не просто вспомнил, а опять оказался на той палубе и ощутил всеми чувствами цвет, запах, вибрацию и гул. Это было ключом к возвращению в детство...» Далее Александр Лепетухин вспоминает, как он впервые читал «Избранное» Виктора Еращенко (издано в Хабаровске в И, наконец, из статьи журналиста Игоря Литвиненко: «Сколько бы жизней ни прожил Еращенко за свою единственную и короткую, куда бы в задумчивости ни забредал, на какие бы зовы ни откликался, он всегда выходил — с очередным трофеем — из ближайшей или дальней чащи на просвет своей дальней тропы, где с каждым шагом чувствовал себя все уверенней и уместней. Еще тогда, с высоты возвращения, „окраинная Россия“ увиделась ему не только лежащей в пространстве, но и живущей во времени. Триста лет русского духа, занесенного на Амур землепроходцами, „плюс тридцать собственных моих“, — не пустая сентенция, а судьбоносное озарение, в свете которого запечатлелась целая программа поисков и трудов, надежно обеспеченная тем качеством, которое по-научному сухо зовется чувством историзма». ... Прошло около двадцати лет со дня гибели Виктора Еращенко. В январе 2007 года ему бы исполнилось 60 лет. Эту дату отметили друзья и почитатели таланта дальневосточного поэта, собравшись в литературном отделе гродековского музея.
Стихи и прозу его не только помнят, но и по мере сил издают. В Первые две пьесы опубликованы впервые. Можно надеяться, что театры проявят интерес к драматургическим опытам Виктора Еращенко. Валентина КАТЕРИНИЧ, кандидат филологических наук В подготовке пьес к печати деятельное участие принимал Арсений Москаленко, а проиллюстрировал все вышеупомянутые издания дальневосточный художник-график Николай Холодок. |
|||
.jpg)
|
|