Роберт Юрьянов. Сложная работа*

Роберт ЮрьяновВы заметили, как на нас действует чужая смерть? Мы словно запинаемся об нее. Жизнь прерывает свое плавное течение. Приходится сделать усилие, чтобы понять, ЧТО ПРОИЗОШЛО. Постепенно, не сразу мы начинаем осознавать, какое место в нашей жизни занимал ушедший человек. Мы как бы собираем его образ, вычленяя его из случайного и мимолетного. Образ этот становится частью нашего внутреннего мира. И живет, пока живы мы.

Если вдуматься, то можно заметить, что наше внутреннее «я» населено образами ушедших людей. Они составляют важную часть нашего сознания. Они помогают нам жить, потому что мы любим их.

Жил в Хабаровске художник

Редакция газеты «Суворовский натиск». Из цикла  «Прогулки по городу». 1986. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинтаХудожник Роберт Алексеевич Юрьянов был большой. В самом прямом смысле. Сто девяносто плюс каблуки ковбойских сапожек заметно возносили его над уличной толпой. Прибавьте к этому привезенную из Голливуда ковбойскую шляпу, платок на шее, джинсовый костюм. Это был его маленький театр. «Смотрите, смотрите, вон ковбой с „Мальборо“ идет!»

И на плоховатом английском: «Сэр, угостите сигаретой». Он улыбался, довольный своей ролью, и пожимал, пожимал бесчисленные руки друзей и знакомых. И всех спрашивал: «Как дела, старик?»

Уже больше четырех месяцев нет Роберта Юрьянова. Но почему мне по-прежнему хочется встретить его где-то в районе «Художественного салона» и, услышав: «Как дела, старик?», увидеть улыбку у себя над головой?

Кем ты был, Роберт? Пижоном? Творческой личностью? Почему люди, знавшие тебя хорошо, говорят о тебе с любовью?

Своя музыка

Одинокий дом. Из цикла «Прогулки по городу». 1987. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинтаУ каждого человека звучит в душе своя мелодия, и он живет, подчиняясь ее ритму. У некоторых она звучит какофонией пошлых страстей. Если же человек может донести свою мелодию до других людей, то он художник. Пусть даже он и не рисует, и не занимается творческой работой.

В Роберте, кажется мне, звучала своя негромкая тема, которой, впрочем, он не очень стремился делиться с другими. И только в последние дни, месяцы жизни в нем распахнулась какая-то волшебная дверь. По словам его жены Марьяны Татьяниной, он стал мудрым, все стал понимать и многое чувствовать.

Он жадно схватился за карандаш и стал много рисовать. Рисовал истово. От его напора сотрясался мольберт и рвалась бумага. Это при том, что физических сил уже не было. Ему приходилось левой рукой поддерживать правую. Потому что правая рука отказывалась служить ему. Так он сделал цикл рисунков «Жизнь деревьев после смерти». Чурки, топляки, сгоревшие стволы... Что хотел сказать себе и нам художник? О предчувствии собственного ухода? О надежде на то, что за смертью — тоже жизнь? Есть в этих листах какое-то блюзовое начало. Штрихи, словно нотные крючки, нервные и летящие.

Сам Роберт из всей мировой музыки предпочитал блюз и рок-н-ролл начала шестидесятых. Полузапрещенный гимн будущих диссидентов. Роберт в те годы был известным хабаровским стилягой. На него и других стиляг по вечерам охотились комсомольцы. Отловив зазевавшегося, они распарывали ему слишком узкие, а потому «безыдейные» штаны. Для комсомольцев это было, очевидно, продолжением гражданской войны. Для Роберта и его единомышленников их брюки-дудочки были символом личной свободы и независимости. Кстати, Роберт зашивал брючины на «живую» нитку — и ему, и комсомольцам меньше портняжной работы.

Стремление к свободе и независимости — вот ключ к пониманию характера Роберта Юрьянова. Выражалось это стремление в разные периоды шестидесятилетней жизни Роберта по-разному. Но с возрастом становилось ясно, что любой шаг к «свободе» уводил в сторону от нее. Разгульная жизнь оборачивалась зависимостью от вина. Финансовая независимость требовала прозябания в поездках на «халтуры», ползания по железнодорожным пунктам с кисточкой в руках, чтобы славить КПСС. Творческая свобода — участия идейно выдержанными, лживыми работами на юбилейно-тематических выставках.

Свободным он себя чувствовал, когда слушал блюз. Блюз похож на безответную любовь и этим как-то созвучен нашему времени. Эта музыка не предполагает партнера. Стоит откинуться, полузакрыть глаза и вслушаться в саксофоноподобный голос Армстронга, и ты один. Пусть огонек сигареты подбирается к самым твоим пальцам. Эти минуты твои собственные, никто не может помешать тебе... Впрочем, настоящую свободу Роберту принесла ЛЮБОВЬ.

О любви

Роберт Юрьянов  и Марьяна ТатьянинаПервый брак, очевидно, не был счастливым, но он принес ему сына Максима, который позже в полной мере осуществил мечту Роберта о свободе...

О Марьяне Татьяниной один из друзей Роберта сказал убежденно: «Она ангел». Не знаю, так ли это. Но ему повезло с женой. В жизни Роберта Марьяна сыграла роль ангела-хранителя. Она возродила его. Дала ему покой — условие для нормальной творческой работы.

«Странно пронеслась наша жизнь. Мелькнули двадцать лет. Будто не было. По характеру Роберт созерцатель, — Марьяна говорит о нем, как о живом, не употребляя слово „был“. — Сколько куда ни ездим, он никогда не спешит. Сядет у костра. Заварит чай. Сигарета. Сидит, смотрит».

Марьяна Георгиевна обладает какой-то особой способностью излучать обволакивающую успокаивающую энергию. У нее всегда напевные интонации в голосе и улыбка, в последнее время больше печальная. Она рассказывает, что раньше Роберт был шумный и взрывной. Мог накричать и дверью хлопнуть. Но попав в поле Марьяны, постепенно растерял боевой задор и стал сам спокойным и терпимым. Он ей рассказывал, что если бы не стал художником, то обязательно бы стал джазовым контрабасистом. Мечтал о губной гармошке.

Мы с Марьяной Татьяниной перебираем старые фотографии. Роберт в детстве с голубем на плече. Роберт с друзьями. Роберт-стиляга. Красивый мужик. Не зря девочки с других факультетов бегали полюбоваться на него. А вот последнее фото...

«Он мечтал о живописи. Говорю ему: „Вот, возьми холст, краски. Пиши!“ Он отказывался. Смотрит с жадностью на мою палитру: „Ты эти оставшиеся краски не выбрасывай!“ Сядет в уголок, возьмет маленькую картонку и нарисует что-нибудь остатками красок. До сих пор приходят покупатели: „Нет ли чего-нибудь маленького, Роберта?“ Уже ничего нет. Скромный был, не хотел тратить дорогие материалы на себя...

У Роберта была еще одна неосущест-вленная мечта. О доме у реки. Лучше — у водопада. Ему нравилась вода. Говорил: „Спокойные воды возбуждают. Бурные — успокаивают“. В последние годы он увлекался дао-сизмом. Он стал есть из пиалы палочками. Когда уже не мог читать сам, после первой операции, я читала ему даосские труды...

Мы понимали друг друга без слов. Порой просто читали мысли. Как-то всплыла в сознании картинка, как мы идем возле лодки по берегу протоки у Самаро-Орловки. И он это „увидел“ в ту же секунду: „Ты что, ведьма?“ — Марьяна Георгиевна вздохнула: — Не заполняется пустота. Не с кем поговорить...»

Это была просто любовь. Любовь настоящая, в которой физическая близость перерастает в близость духовную. Что ж, такой любви можно позавидовать.

Друг о Роберте

Дом на углу улицы Шеронова и Карла Маркса. Из цикла «Прогулки по городу». 1986. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинтаРазговаривать с художником Владимиром Торгашиным большое удовольствие. Потому что он рассказчик.

«Был случай у пограничников. Роберт готовился к выставке и приехал на заставу поработать. С разрешения начальства поднялся на вышку. Попросил часового позировать: «Старик! Поставь автомат. Так. Ворот расстегни. Сядь на перила». Нарисовал. Слез, идет довольный. Навстречу лейтенант: «Скоро ужин. Как поработали? Можно посмотреть? А можно я этот рисунок на время возьму?..» На другой день Роберт к солдатам — рисовать портреты. А они сторонятся, увиливают. «Старики! Да почему вы не хотите позировать?» — «Одного ты уже нарисовал. Сидит. Трое суток „губы“. Роберт схватился за голову. Он был человек сугубо гражданский...

А в армию он не попал и стал художником по одной причине. Сыграли с ним, пацаном, злую шутку рабочие на кирпичном заводе, где он в то время трудился. „Можешь поднять эту наковальню?“ — „Могу“. Роберт занимался спортом и был человек азартный. Принялся он рвать эту наковальню, не зная, что проклятая железяка намертво прикручена к вбитому в землю бревну. Бился, бился, пока не сместились диски позвоночника... Весело было, наверное, тем мужикам...

Роберт был человек неординарный. В него сразу влюблялись женщины. Такая у него была притягательная сила...»

Много забавного рассказал Владимир Торгашин о приключениях Роберта в их совместных поездках «на халтуру». О том, как однажды своим обаянием Роберт чуть не испортил чьи-то смотрины. Как за Робертом бегали девчата, и он «продавал» по двадцать пять рублей свидание... Как Роберт пропал в одной из поездок... Но отнесем эти воспоминания к суетным и давно прошедшим хохмам молодости. Я лично таким Роберта не знал.

«До свидания, старик!»

Белый дом. Из цикла «Прогулки по городу». 1987. Бумага, офорт, мягкий лак, акватинтаВажно отметить еще две черты его характера. Это педагогический талант и участливость.

В последние годы они с Марьяной Георгиевной вели занятия с детьми. Теперь часть этих детей выросла. Встреча с семьей художников изменила их жизнь. Кто-то учится в Америке, кто-то — в Москве, кто-то занялся мультипликацией, моделированием одежды... И все они, очевидно, помнят, как высокий человек склонялся к их работам, как забавно и серьезно их приветствовал, пожимая каждому руку и почему-то называя всех «стариками». Даже пятилетних.

Он помогал людям, спешил подставить плечо, помочь получить мастерскую, одолжить денег (если они у него, конечно, были). Когда я в прошлом году попал в больницу, он, сам уже больной, пришел ко мне в палату, велел держаться и уверил, что «все будет хорошо, старик».

Так кем все-таки был Роберт? Самобытной личностью. Ярким камешком в калейдоскопе жизни. Не стало его. Сложился новый орнамент из людей оставшихся. Но ушедшего уже нет и не будет никогда. Значит, изменилась вся картина жизни.

Мне и вам, надеюсь, еще предстоит встретиться с Робертом Юрьяновым на его первой персональной выставке. Мы увидим его деревья, которые он так любил рисовать, вкладывая в них какой-то особый, ему понятный смысл. Может, мы тоже сможем уловить его? Тогда, соприкоснувшись с душой этого красивого человека, скажем ему его любимое приветствие: «Здравствуй, старик».

P. S. Интересно, относительную свободу Роберт обрел, когда перестал за ней гоняться. Внешняя свобода всегда достается за счет утраты свободы внутренней. И еще. Мне хочется попросить людей верующих, православных, помолиться о Роберте. Мне почему-то кажется, что он очень в этом нуждается. Истинная свобода выше. Но она так трудна.

Александр ЛЕПЕТУХИН
Работы из собрания Хабаровского краевого музея им. Н. И. Гродекова


* Лепетухин, А. П. Вчера. Сегодня. Всегда... : Очерки, воспоминания, эссе о художниках и художественной жизни / А. П. Лепетухин. — Хабаровск: КГБУК «Редакция «Дальний Восток», 2015. — 240 с., ил.