- Всеволод Никанорович Иванов
- Записные книжки
- Падающие звёзды — это сбывшиеся мечты
- Счастливые мгновения Маши Подсекиной
- Неброская красота уникальных находок
- Театральное прошлое Хабаровска
- «Душа ушедшего артиста, она в театре навсегда...»
- Что приносят золотые драконы
- «Как в старый дом, войди в свою печаль...»
- Его называли золотым голосом севера
- Почему это птицы на Север летят...
- Свитки «Шан-Шуй»
- Музей на фоне Амурского пейзажа
- Творческая мастерская художника — весь мир
- «Когда я вернусь...»
- Мечта и сказка в капле света
- Люди и страсти далеких эпох
- Ритмы джаза музыкантов из страны восходящего солнца
- Сплетенье звуков и образов вселенной
- Счастливая звезда «Дальнего Востока»
- Люди Амура (окончание)
- Творения рук и души Сергея Келлера
- «Арт-подвальчик» в Интернете
- ЖУДРО Андрей (Андриян) Вячеславович
Синдинская протока переходит в Гассинскую, и Амур все еще остается за обширными луговыми островами. Старожилы Хабаровска должны помнить полотна художника Сергиенко (простите, вылетело за давностью из памяти его имя), особенно его «Нанайских девочек». Стоят они — две подружки, в ярких расшитых узорами халатиках, с легкими берестяными кузовками, очарованные открывшейся картиной. Восторг и радость написаны на их круглых личиках. Перед ними залитая солнцем лужайка, и на ней полно цветов — саранок, ирисов, а за лужайкой веселенькие березки. Широко, щедро на цветовые отношения писал художник, манерой письма схожий с Пластовым, особенно с его «Сенокосом». Не могу утверждать, повлиял ли Пластов на Сергиенко или сходство письма произошло от сердечного восторга перед искусницей Природой. Помню, что в Москве с полотна «Нанайские девочки» были отпечатаны цветные открытки. Так вот, художник выезжал на летние этюды — пленэр — в деревню Дады. В очередной раз он приехал в Дады с женой и приятелем. У них была моторная лодка. Потребовался бензин, а он в колхозе. Когда выехали на протоку, приятель вывалился за борт то ли сам по себе, то ли при резком повороте. Сергиенко выпрыгнул его спасать. Оба в одежде, сапогах, явно тонут, а лодка без руля с работающим мотором кружит вокруг, в лодке в отчаянии кричит жена, не зная как помочь... Так мне рассказывали. Может, сами художники знают что-то иное, я соглашусь с их вариантом. Нанайцы писали хвалебные стихи о своей жизни, пели хорошие песни, а Амур, не без помощи самих рыбаков, ради плана обиравших зимовальные ямы с рыбой, умирал, опустошался. Председатели рыболовецких нанайских колхозов на совещаниях в районе отказывались от скота и пашен, требовали: уберите от нас скот, мы будем заниматься только рыбалкой! Пустели, становились ненужными многие приамурские деревни, их укрупняли, сводили вместе якобы для удобства самих нанай и удэгейцев. С Анюя на Амур в Найхин переселился Гейкер Камбука — проводник, водивший экспедицию Арсеньева по Анюю. Не доходя до притока Тормасу, на заломе, они утопили продовольствие и часть снаряжения, Камбука — свой охотничий карабин. Он несколько раз нырял за снаряжением, многое удалось спасти, но экспедиция вернулась. Арсеньев в благодарность за такую самоотверженность подарил свой карабин Гейкеру, и тот хранил его до старости, а потом передал в краеведческий музей.
Перед Троицким, в двух километрах, высится мыс Джари холм, круто обрывающийся к Амуру. По прикидкам некоторых историков, на мысе Джари Ерофей Хабаров устраивал свой Ачанский городок — деревянную крепость, чтобы в ней перезимовать со своим отрядом. Здесь он разбил наголову подошедший по льду Амура отряд маньчжуров. На эту тему хабаровский художник Шишкин написал картину, довольно красочную, многофигурную: казаки и стрельцы Хабарова вырываются через распахнутые ворота в атаку и опрокидывают многочисленных врагов... Картина не получила широкого звучания. Начались поиски Ачанского городка в других местах, и разговор о ней утих... В восемнадцати километрах ниже Троицкого лежит деревня Славянка. Мы не могли пройти и не заглянуть к знаменитому амурскому пчеловоду Ивану Гавриловичу Слободянику. Как-то мы шли на лодке под нанайским парусом с художником Владленом Васильевым. Пасечника нашли возле ульев. Был жаркий день, семьи пчёл роились, отделялись, он только что посадил рой, и лицо его было красно от укусов и жары. Слободяник приехал на Амур к дяде и мечтал завести не только сад, но и пасеку. Помешала начавшаяся мировая война. Он командовал взводом конной разведки и в середине шестнадцатого года был ранен, попал в плен. Нет ничего хуже для деятельного человека, как сидеть в заточении. Едва оправившись от ранения, он задумал бежать. Дважды делали подкоп, убегали, но пленных ловили и возвращали в лагерь, жестоко избивали. Он сделал третью попытку и пошел не на восток, в Россию, а на север в сторону Голландии. Когда уверился, что Германия позади, объявился. Жители укрыли его, накормили, а потом переправили в Англию. Оттуда, уже после революции, добрался до России. А тут началась гражданская война, и ему снова пришлось сесть на коня и воевать за красных. Он небольшого роста, сухощав даже на шестом десятке, а в молодости, наверное, был проворным парнем, настоящим солдатом. Вернулся Слободяник на Амур лишь в двадцать восьмом году, снова захотел заняться пчелами, но его выбрали председателем колхоза. Он все-таки завел пчел, скупил их по деревням, однако проку от них не было. Его стали упрекать, что скармливает сахар пчелам, когда даже детишки его не видят. Он сказал: «Выбирайте другого председателя, а я займусь пчелами!». За высокие медосборы его дважды направляли на ВДНХ в Москву, но он не ехал, боялся оставить пчел без своего присмотра. Художник Васильев прямо на пасеке написал с пчеловода этюд-портрет, широко, свободно, передав характерные черты лица, затененного сеткой. Портрет за час, размером 25 на 30 см. Кистью Васильев владел довольно искусно, однако я не помню, чтобы какую-то свою работу он довел до полного завершения. Вот разве его гуашь, в манере плаката, про Волочаевский бой, где на первом плане даже не лицо, а судорожно сжатые на колючей проволоке руки.
А Сергей Иванович Суровнев и в самом деле был не ординарный человек. Он служил во флоте — кочегарил, когда началась война, он попал на один из южных фронтов. По силе, стати, характеру был зачислен в разведывательное подразделение. В Крыму на Таманском полуострове наша армия попала в трудное положение — разбитая, деморализованная, была прижата к морю: либо в плен, либо плыви хоть вразмашку через восемнадцатикилометровый пролив. На берегу толпа солдат и командиров, отходит последний катер, на него под руки заводят высокого начальника. Очевидец говорил, что Ворошилова, и тот обращается к солдатам: «Ребятушки! Спасайтесь, кто как сумеет!». И тут из толпы какой-то рослый солдат басом в ответ: «Не нас надо спасать! Россию!». Это вполне мог быть Суровнев, хотя он сам об этом говорил уклончиво: «Много чего было, всего не упомнить!». Он не пошел в плен, а переплыл через Таманский пролив — моряк, коренной амурец из Малмыжа. Вся его служба шла скачками: в разведке — смельчак, храбрец, но не спустит и слова начальству, не надерзив, не пустив в ход кулаки ради справедливости, и вместо награды — штрафная рота. Так раз за разом до конца войны. Вернулся без наград, с женой-фронтовичкой. Она была поварихой... От Малмыжа рукой подать до озера Болонь — нанайского моря, а там в дальнем конце озера есть стойбище Джуен, где в семье рыбака и охотника родился Григорий Ходжер. Его литературный путь начался с рассказа об амурском пчеловоде Слободянике «Мой знакомый пчеловод». Рассказ был удостоен золотой медали на московском фестивале. А затем пошли повести и трилогия «Амур широкий» и другие романы об амурских людях — нанай, о великой реке, на которой они живут. Владимир КЛИПЕЛЬ, писатель |
|||
|