Пластическая драма в контексте города

Павел Оглуздин в интерьере зрительного залаЗаписки театрального художника*

Кто мы

В 1994 году в «Бутербродной» я познакомился с Алексеем Сахно, который заканчивал архитектурный факультет в техническом университете, играл на ударных у Паши Тернового в музыкальной группе «Город Ха». Чутьем понимая, что никаким архитектором он работать не будет, я предложил ему место художника в «Триаде». Леша согласился. Защитил в институте диплом и пришел в театр. Мы с Алексеем наравне с рабочими строительной компании таскали кирпичи, мешали раствор. Когда встал вопрос об оформлении зрительного зала, Вадим Сергеевич Гогольков высказал идею сделать по стенам рельефы древней пещеры с изображением наскальных рисунков.

Ремонт подходил к концу, на июль 1995 года было запланировано открытие театра. С Лешкиными друзьями, шикарными художниками из Биробиджанского объединения «Цех пролетарского авангарда», мы договорились, что на открытие они сделают в фойе выставку своих работ. Это была самая крутая выставка из всех, которые проходили в театре. Открылись обновленным спектаклем «Наш дом» — теперь это название звучало символически. После спектакля Гера устроил роскошный банкет, мы ликовали.

Вскоре у нас появилась мастерская в театре за сценой — маленькая каморка на втором этаже, где сейчас располагается мужская гримерная. Все наши спектакли мы теперь адаптировали к небольшой сцене, расположенной ниже зрительного зала. Вот оно, счастье, осязаемое, настоящее! Теперь, конечно, со дня на день начнется новая, красивая, необыкновенная жизнь!

Сцена из спектакля «О! Блин, шоу!»Алексей Сахно ушел из театра в 1997-м, сменил несколько профессий, жену, образ жизни, сейчас успешно работает телеоператором на одном из местных каналов, с тех пор мы практически не общаемся.

Моя команда

Мой однокурсник Сергей Ким, отслужив армию, успел поработать в нескольких кооперативах. Тогда было модно оформлять резьбой по дереву бары, магазины, кафе, вестибюли, а так как в училище мы осваивали специальность «художественная обработка дерева», Сергей удачно вписался в это движение. Уехал с женой в Биробиджан, поступил на мебельную фабрику и стал зарабатывать хорошие деньги. Но, как человек творческий, Ким вскоре стал тяготиться сытой, но однообразной жизнью. Увидев объявление о том, что в тамошний театр кукол «Кудесник» под руководством Юрия Асеева требуются мастера, пришел вместе с друзьями в театр. Работал конструктором, лепил кукол, придумывал им лица, характеры...

Когда после возвращения Сергея с семьей в Хабаровск мы встретились, он первым делом спросил, нет ли у меня знакомых в театре кукол. Я тут же рекомендовал его в театр к Лиде Лебединской, который собирались открывать при ТЮЗе. Лида искала кого-нибудь, кто мог бы работать и техником, и художником. Я их познакомил, и Серега с радостью влился в кукольный коллектив. А в 1995-м «на минуточку» зашел в «Триаду» на мой день рождения и остался в театре навсегда. Так мы стали работать втроем — три художника: я, Леха Сахно и Серега Ким. За все годы работы в театре это была моя лучшая команда. По совместительству мы были завпостами, снабженцами, декораторами, бутафорами, осветителями, занимались рекламой, печатной продукцией, делали выставки, инсталляции, вместе проводили редкое свободное время и еще успевали делать халтуры на стороне. Сейчас Сергей Ким главный художник «Триады».

Поросята из картошки

Новый, 1996 год мы встречали в своем доме — заново отремонтированном и отреставрированном здании бывшего кинотеатра «Пионер». Актрисы театра предложили сделать ночное шоу, все загорелись. Пожалуй, мы были первые в городе, кто устроил новогоднюю ночь, тогда такого не проводилось даже в ресторанах. Так что и здесь мы опередили время. За основу шоу решили взять новогоднюю сказку, которую играли для детей. Расцветив ее шутками, приколами, клоунами, сочинили новогодний капустник.

Однако, несмотря на безоглядную веру в то, что все устроится само собой, и устроится прекрасно, мы немного волновались. Ведь ночное шоу — это не только представление. Ведь придут люди, им надо пить и есть, им надо целую ночь провести в стенах театра, что еще мы можем им предложить, кроме представления? (В нем-то мы не сомневались!) И действительно, все устроилось. В театре служила вахтером бабушка, которая некогда работала технологом в тресте ресторанов, она предложила сделать стол из поросят, изготовленных из обыкновенного... картофельного пюре. Дескать, не сомневайтесь, все будет в лучшем виде.

К назначенному времени столы с фальшивыми поросятами, салатами из квашеной капусты, оливье, тефтелями и прочим в том же духе были расставлены в фойе. В придачу к ним, конечно, спиртное — мартини, текила, водка, соки-воды. Одним словом, новогодний стол! 31 декабря к десяти вечера пошел народ. Все спрашивают билеты на ночное шоу, а их в кассе нет. Билеты по пятьсот долларов за штуку у нас раскупили недели за три до Нового года.

Пришлось закрыть дверь на засов, но ее выломали (единственный раз, когда в «Триаде» ломали двери). Потом стали приходить по билетам — бритые мужчины в кожаных куртках и дамы в вечерних туалетах. А у нас на столах поросята из картошки и резаная морковка в салатах из квашеной капусты. Если честно, мы думали, что нас будут бить, но ошиблись — это был полный и сокрушительный успех! Первый проект в новом здании муниципального театра пантомимы «Триада» прошел на ура. Случилось!

Впоследствии решили на основе новогоднего шоу сочинить спектакль-концерт Большого академического хора имени «Триады» под названием «О! Блин, шоу!». С тех пор в течение одиннадцати лет мы показывали его каждую пятницу, и даже я успел в нем поработать в качестве актера, исполняя роль Конферансье. Спектакль всегда проходил на аншлагах, зрители его смотрели по многу раз и с восторгом.

Что в нем было такого особенного — не знаю. Магия, тайна. Мы были в такой эйфории, думали, что нашли формулу успеха, но сколько раз ни пытались ее повторить, ничего не получалось. Может, помещение театра, где создавался спектакль, место такое особенное, что все в нем тогда получалось? Потому что вне стен театра, на других сценах, спектакль «О! Блин, шоу!» имел обыкновение проваливаться. Помню, на фестивале в Иркутске зрители были в полном недоумении от происходящего на сцене и покинули представление задолго до его окончания.

«Чайка». В. Гаврилова, А. Алашов, А. Зверев, П. Оглуздин«Чайка»

Спектакль «Чайка» вышел из студенческого дипломного. Дело в том, что Вадим Сергеевич всю жизнь преподавал в Хабаровском институте культуры. А так как у наших актеров почти ни у кого (за редким исключением) не было специального образования, то Гогольков решил набрать курс из актеров своего театра, чтобы у всех имелся соответствующий диплом.

Я тоже чувствовал, что мне не хватает специальных знаний — истории театра, сценографии, не хватает общения с художниками-живописцами, в том числе с театральными художниками. Общался я только с Андреем Непомнящим. А тут Гогольков позвал на свой актерский курс. Честно сказать, учением это назвать можно было с натяжкой. Мы по-прежнему работали в театре, репетировали, играли спектакли, а педагоги приезжали к нам для занятий речью, читали лекции по истории театра и кино. Под руководством Эдуарда Моисеевича Корчмарева мы смотрели и обсуждали лучшие фильмы и тут же сдавали ему зачеты. За четыре года мы бывали в институте несколько раз, все казалось несерьезным, к нам в институте относились так же.

«Чайка». В. Гаврилова, А. Алашов

На четвертом курсе выяснилось, что в качестве дипломной работы мы должны подготовить и показать два спектакля. Один из них, «Дорога в небо» по пьесе А. Слаповского «От красной крысы до зеленой звезды», предложил поставить руководитель курса Николай Филиппович Щербина. Этот спектакль до сих пор в репертуаре. Другой взялся ставить сам Гогольков, замахнувшийся на чеховскую «Чайку». Кажется, это был первый драматический спектакль, где мы заговорили. Я считаю, что если в пластическом жанре лучшим спектаклем «Триады» по праву считается «Старик и море», ставший визитной карточкой театра, то в драматическом жанре это, без сомнения, «Чайка». В 1997-м на ежегодном краевом фестивале «Звезды дальневосточной сцены» этот спектакль был награжден губернаторской премией в номинации «Лучшая режиссура». Алексей Толстокулаков за роль Треплева назван лучшим актером года.

«Чайка» вылетела из дипломного спектакля в период 1995–1997 годов и стала хитом многих сезонов. Спектакль удачно вписался именно в этот зал, который уходил вверх, и в «утопленную» в глубине сцену. В нем, отдавая дань студийности, играли и звукооператор, и художник. Это был гимн «Триаде» домуниципального периода, тому помещению и тем одержимым людям, которые принимали участие в построении нового театра.

Спектакль долго держался в репертуаре. Менялись актеры, а он продолжал идти. Лучшие свои роли в «Чайке» сыграли не только Алексей Толстокулаков, но и Ольга Бирюкова (Нина Заречная), Валерия Гаврилова (Аркадина), Владимир Токарев (Тригорин).

«Страсть». А. Толстокулаков

Те же и композитор

Говоря о спектаклях театра, нельзя не упомянуть о нашем штатном композиторе Дмитрии Голланде, которого я считаю гениальным музыкантом. Он автор музыки ко многим постановкам театра: «Старик и море», «Парфюмер», «Страна слепых», «Портрет», «Ночной полет», «Первый раунд», «За закрытыми дверями», «Маленькие трагедии», «Чайка».

Дима появился в Хабаровске в начале девяностых. В составе группы «Голландия», которую сам создал, играл в ресторане «Интурист», был кумиром «той» публики: бандитов, валютных проституток, командировочных. Потом работал в студии «Нью Микс», писал музыку для документального кино. Наконец, Гогольков пригласил Голланда в «Триаду», где в спектакле-страшилке «Страсть» по повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» состоялся его дебют. Своим крестным отцом в театре Голланд считает композитора Александра Новикова, который первым сказал ему заветные слова: «Тебе надо писать для театра».

Я считаю, что после Славы Бабенко Дима Голланд стал совестью театра — принципиальный, азартный, беззаветно преданный Гоголькову. Кроме музыки у него масса побочных увлечений: монеты, аквариумные рыбки, йога, теннис, модели, солдатики. К ним композитор относится серьезно и основательно, с большим знанием дела.

«Старик и море». И. Ставицкий, А. ТолстокулаковАх, Моцарт, Моцарт!

Вадим Сергеевич давно мечтал возобновить пушкинские «Маленькие трагедии», которые мы начинали делать еще в народном театре, но у него не было актера на роль Моцарта. Вообще он хотел поставить все трагедии и играть спектакль два вечера. В 1999 году он осуществил задуманное. На сцене «Каменный гость», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы». Перед официальной премьерой устроили общественный просмотр спектакля, зал битком.

Персонажи появлялись на сцене в черных плащах пушкинской эпохи, расписанных фрагментами рукописных текстов поэта. Плащи в ходе спектакля превращались то в накидки, то в монашескую рясу. Мне хотелось, чтобы создавалось впечатление, будто страницы текстов оживают на глазах зрителей. Гоголькову удалось соединить пластику, пушкинское слово, музыку Дмитрия Голланда. Были интересные мизансцены, хорошие актерские работы, но я не могу сказать, что спектакль «Маленькие трагедии» принадлежит к удачам «Триады». Однако Моцарт в исполнении Алексея Толстокулакова до сих пор стоит перед глазами. Одно его появление чего стоит!

Моцарт-Лешка выбегал из фойе в зал: смех, лучезарная улыбка, длинные рукава в кружевах — и, сбегая по ступенькам, врывался в действие, разбрасывая по дороге страницы с нотами. Зрители млели! Настоящий Моцарт! Эта роль ему очень подходила. Мне кажется, он в ней играл себя: полет, музыка, смех.

У Алексея была масса поклонниц, от школьниц до дам в возрасте. А он то разводился, то женился, то заводил бурные романы! Словом, звездил. На фоне этих страстей однажды произошел трагикомический случай, когда некая школьница, о существовании которой Алексей не подозревал, настолько беззаветно в него влюбилась, что впала в затяжную депрессию на почве неразделенной любви. Папа девочки, серьезный человек, военный, решив, что у дочки «взрослый» роман с актером, решил застрелить Лешку из табельного оружия, если он сию минуту не женится на его дочери. Явился в театр, вышел на Лешку, который ни о чем не подозревал, поскольку ему и своих романов хватало. К счастью, с фантазиями малолетней влюбленной кое-как разобрались, все остались живы и здоровы, хотя и с попорченными нервами.

Сцены из спектакля «Хагоромо»«Хагоромо»

Между «Чайкой» (1997) и «Маленькими трагедиями» (1999) мы выпустили спектакль «Хагоромо». Это русско-японская музыкальная постановка пьесы японского драматурга Тоёко Нисида, написанной по мотивам древней буддийской легенды о любви небесной девы и земного юноши.

Проект был долгоиграющим. За несколько лет до нас японцы попытались воплотить на сцене одного из московских театров, но у них там что-то не сложилось, и в результате сыграли всего несколько спектаклей. Однако продюсер Хисаси Симояма надежду на осуществление проекта не оставлял. Он побывал на Сахалине и не нашел понимания. Приехал в Хабаровск, провел кастинг среди местных театров — ТЮЗа, драмы, музыкального — и не вдохновился. Тогда переводчик, прекрасный специалист Галя Ковалева, имеющая огромный опыт работы с японцами, привела его в «Триаду». Симояма посмотрел два спектакля из нашего репертуара и сказал, что нашел театр, с которым надеется осуществить свой проект.

Сотрудничество с японской стороной над музыкальным спектаклем (музыку которого, по словам хабаровского композитора Александра Новикова, призванного в театр в качестве хормейстера, «спеть было невозможно», но мы пели) было для нас интересным и показательным в смысле опытв. Японцы приехали большой группой: режиссер, художник, хореограф, драматург, продюсер, цеха, руководство. Сразу бросалось в глаза, что у них четкое разделение обязанностей и вторгаться на чужую территорию строго возбраняется. У режиссера в тетради все было расписано по минутам: начало и окончание репетиций, время занятий вокалом, обязанности цехов, встречи с прессой.

Сцены из спектакля «Хагоромо»Среди осветителей я обратил внимание на председателя японской ассоциации художников по свету, который имел внешность самурая. Да и держался он особенно. Все японцы суетились, бегали, кланялись, расточали улыбки, а этот невозмутим, как сфинкс. Прямая осанка, зачесанные назад волосы, взгляд твердый, речь скупая, все команды отдавал вполголоса. Когда я чувствовал его взгляд, то ловил себя на мысли, что хочется встать по стойке «смирно», одернуть рубашку и застегнуть ее на все пуговицы. Когда мы познакомились, выяснилось, что этот парень действительно потомок древнего самурайского рода. Родился в 1940-м на Сахалине, но после войны «мистер Сталин» депортировал их семью обратно в Японию. Колоритный человек, никогда не суетился, нес свой род значительно, очень красиво, манерами и осанкой отличаясь от остальной компании.

Я работал с японским художником Сабуро Нисиями. Оформление состояло из ширм. С одной стороны они были с русским тканым орнаментом, которые расписывал я, с другой — с национальным японским текстилем, которыми занимался Нисиями. Всего требовалось изготовить и расписать двенадцать ширм. Сабуро Нисиями, почтенный дедушка, чем-то напоминавший моего отца, работал обстоятельно. Он должен был через неделю уехать, и я беспокоился, успеет ли все закончить. Но он в ответ только важно кивал головой: мол, не суетись, все успеем. Мы общались через переводчика, но понимать друг друга без слов начали сразу.

В обязанности японского коллеги входила роспись шести ширм довольно большого размера. Два дня он потратил, чтобы добиться нужного оттенка глубокого синего цвета, который назывался «окинава», еще два дня грунтовал холсты (он привез с собой ящик красок, которыми мы потом еще лет пять пользовались). Все неторопливо, размеренно. Однако оставалось все меньше дней до его отъезда, а Сабуро Нисияма к росписи так и не приступал.

Японцы народ такой, у них все по часам: обед, работа, отдых. А Нисияма пока придет, пока разложится, пока покурит, уже и обедать зовут. А после обеда надо вздремнуть у себя в номере часок-другой. После обеда явится, только расчертит, зовут в консульство на ужин. Так и работали. Короче, остался день до отъезда, а он только закончил первую ширму. Я в недоумении, но тут он через переводчика обратился ко мне с такой речью: «Вот тебе каталог японского текстиля, в нем пометки, что и как надо делать, как расписывать. Я в тебя верю!» С таким напутствием мой старший коллега отбыл к себе на родину, в Страну восходящего солнца.

Их нравы

Когда Нисияма уехал, я стал работать самостоятельно. Дня за три все расписал, расчертил. Чувствую, вполне справляюсь, даже обгоняю график. При этом замечаю, что японский завпост (заведующий постановочной частью) как-то очень недобро стал на меня коситься. И чем дальше, тем больше! Любая мелочь приводила его в раздражение, он начинал топать ногами и кричать, что для японцев вообще-то нехарактерно. В конце концов мне это надоело, и я обратился к переводчице Гале Ковалевой, чтобы она прояснила ситуацию. Она сказала, не бери, мол, в голову, бывает.

Легко сказать — не бери в голову! Завпост не унимался. Постоянные придирки, претензии, недовольство. В день премьеры потребовал от меня изготовить для проектора, на котором показывали слайды и который ужасно грохотал (это допотопное сооружение японцы привезли с собой), деревянный короб, выложенный поролоном, чтобы заглушить шум. Мне кажется, что в душе он очень надеялся, что я не справлюсь с этой задачей. Но я все сделал. Однако придирки продолжались. Последней каплей стало его распоряжение сделать для пресс-конференции журнальный столик такой-то длины и высоты.

Подумаешь, невидаль! Да у нас что ни премьера, то пресс-конференция! Я взял столик из кабинета Гоголькова, водрузил его на сцену, и тут мой завпост вдруг устраивает жуткий скандал по поводу того, что столик, который я нашел, не тех параметров. Чувствую, скандал с криками, воплями, с пеной у рта, с призыванием продюсера, режиссера, с жуткими обвинениями в мой адрес, суть которых я не улавливаю, вот-вот перейдет в международный. Тогда я попросил переводчика объяснить, в конце концов, что происходит.

Выяснилось, что я «некрасиво и подло» поступил, когда согласился делать работу за художника-постановщика, который обязан отвечать за проект и которого мало того что нету (уехал, видите ли!), так я еще взял на себя его работу! Но если бы я не сделал его работу, пытался образумить его я, премьера была бы под угрозой срыва. В таком случае, ответили мне, Нисияма должен был выплатить мне неустойку за проваленный проект, немыслимую сумму, и вообще это не мои проблемы. Но ведь я, как второй художник, тоже несу ответственность за совместный проект, отвечаю за него. Более того, если бы у меня не было возможности закончить проект, я все равно должен был выпустить спектакль, как вы не понимаете?!

Но японцы стояли на своем и уверяли, что я неправильно понимаю производственные отношения. Потому что у них каждый делает только то, что входит в его должностные обязанности, и не вникает в чужие проблемы. Вот она, оборотная сторона лучезарных улыбок! Короче, скандал с трудом удалось погасить, спасибо продюсеру Симояме, который уже имел опыт работы с российскими театрами. Он успокоил своего завпоста и пообещал наказать виновных. Для меня этот инцидент последствий не имел, но если бы эта история произошла в Японии, дело могло закончиться огромным штрафом.

Ноу проблем!

На премьеру «Хагоромо» приехали гости из Японии. Помню, я вышел из автобуса и увидел двух японок, одетых в прекрасные кимоно, сандалии, белоснежные носочки. Это по нашей хабаровской осенней слякоти они спешили в театр на премьеру!

Довольный Симояма объявил, что спектакль получился намного удачнее, чем в Москве, ибо все были заражены общей идеей, работали не за страх, а за совесть. Он знал, что говорил! Был случай, когда за два дня до премьеры у нас сгорел световой пульт. Японцы впали в панику, Симояма кричал, что плакали его деньги, Россия проклятая страна и никогда в ней ничего не будет, и все пропало, и это его последний подобный проект. В ответ наши так удивились: «Где проблемы? Подумаешь, пульт сгорел! Нормальный рабочий момент, ща сделаем. Да наш Руслан (студент-переводчик, работал с нами на этом проекте) завтра принесет из дома свой ноутбук, мы подключим к нему световой компьютер, и все будет тип-топ». Японцы не поверили, решили, что мы их обманываем и нарочно успокаиваем, ибо по их понятиям, так легко подобная проблема не решается. И ушли в гостиницу оплакивать проваленный проект и напрасно потраченные деньги.

На следующее утро Руслан притащил свой старый ноутбук, мы скинули на него световую программу, подключили куда надо, и к началу утреннего прогона все работало. Японцы пришли, посмотрели и оцепенели. Этого не может быть, сказали они, потому что этого не может быть никогда! То есть, по их мнению, проблему такого глобального масштаба и уровня невозможно решить с помощью старенького ноутбука и сомнительного светового компьютера, собранного на конверсионном предприятии в Зеленограде, и непонятно, как он работал, потому что там внутри чуть не вручную все было сделано. Наивные японцы! Мы все премьеры отработали на ноутбуке Руслана, и ничего. Так что деньги Симоямы были спасены.

Хотя спектакль «Хагоромо» не попадал в жанр нашего театра, премьеру отмечали пафосно. Успех проекта положил начало почти восьмилетнему сотрудничеству «Триады» со Страной восходящего солнца.

Павел ОГЛУЗДИН
Записала Светлана ФУРСОВА
Фото предоставлены хабаровским театром «Триада»


* Продолжение. Начало в № 1 (47) за 2021 год