Последнее исследование краеведа и книгоиздателя Виктора Бури
На полках отдела краеведческой литературы Дальневосточной государственной научной библиотеки стоят не только замечательные книги, хранящие для потомков сведения об истории Дальнего Востока и его людях, но и бесценные рукописи краеведов. Среди них неопубликованные материалы, связанные с судьбой просветителя, общественного деятеля, активного участника создания первой дальневосточной научной организации — Общества изучения Амурского края и народных чтений во Владивостоке Николая Петровича Матвеева-Амурского. Ценные сведения собраны исследователем, литературным краеведом, издателем Виктором Петровичем Бурей. К сожалению, эту работу он завершить не успел.
Коллекция — ключевое слово
В первый выпуск «Краеведы города Хабаровска», составленный Е. С. Косоговой, вошли биобиблиографические очерки о десяти лучших краеведах города и интервью с ними. Среди тех, кто поделился своим опытом краеведческих разысканий и издательской деятельности, был и Виктор Буря.
Он рассказал о детстве, которое прошло в Хабаровске, где Виктор Петрович родился в 1953 году. Большая семья (мать, отец и пятеро детей) жила тогда в доме на перекрестке улиц Гоголя и Милицейской (ныне Уссурийский бульвар).
«Была такая в Хабаровске улица — она шла вдоль оврага, по которому текла речка Плюснинка, и прижималась к склону горы, на вершине которой располагается центральная улица города Муравьева-Амурского. В конце 50-х овраг стали засыпать, спрятав ручей в бетонный тоннель. Пацанами мы ходили по этому тоннелю до самого Амура, чтобы покупаться. Ни о каком краеведении тогда и не думали. С нетерпением ждали каникул, чтобы кататься на велосипедах, купаться, играть в казаков-разбойников, ходить в кино. Уличным занятиям мог помешать только сильный дождь. В такие дни любимым занятием было чтение книг».
Именно они, интересные книги о приключениях, заронили в душу будущего исследователя любопытство к окружающему миру.
«В книжках так было все увлекательно, а в жизни — двор, друзья, и небольшая территория в центре Хабаровска, которую мы осваивали. Прежде всего — площадь Ленина, детский парк, иногда вокзал. Самое дальнее путешествие было до дендрария... Потом наша семья получила квартиру и переехала в Первый микрорайон, и вновь освоение пространства: поселок Хасан, локомотивное депо, остановка Раздельная (сейчас „Институт культуры“), затон, гортоп... Краеведение — только пешком».
И все же Виктор Петрович больше склонялся к тому, что увлечение краеведением пришло к нему из книг. Именно они научили ставить вопросы и искать самому же на них ответы. Процесс поиска — это и есть самое интересное в занятии краеведением. Потом уже приходит желание поделиться своими находками и открытиями. И еще одна из причин, говорил Виктор Петрович, — чувство обиды за свой город и край, о котором так мало знают люди, живущие в центральной части России. Именно поэтому хотелось больше узнать о родных местах и поделиться этими знаниями с другими.
Больше всего Виктора Бурю привлекало литературное краеведение. Он любил книги о Дальнем Востоке, интересовался судьбами писателей — авторов этих книг. И особое отношение, сохранившееся до конца жизни, — к фантастике, особенно к тем произведениям, где было хотя бы краткое упоминание о Дальнем Востоке. Поэтому был увлечен творчеством писателя-фантаста Ивана Антоновича Ефремова, который в 1931 году участвовал в Нижне-Амурской геологической экспедиции, с увлечением разыскивал книгу Жюля Верна, изданную более 100 лет назад, где есть описание Петропавловска-Камчатского. Планируя новое исследование, Виктор Петрович сетовал на нехватку времени: «Есть у декабриста Муравьева интересные воспоминания о построении идеального государства на острове Сахалин. Эти записи относятся к 1830-м годам, кое-что можно было бы взять у Осипа Сенковского. Но это еще требует уточнений, а на это нужно время, а его всегда не хватает».
Да, времени не хватало. Потому что полной самоотдачи требовала вторая страсть Виктора Петровича Бури — издание книг.
Он начинал трудовую деятельность художником-оформителем в Комсомольском-на-Амуре отделении Дальневосточной железной дороги. Слыл заядлым книголюбом. Любовь к фантастике вылилась в создание знаменитого клуба «Апекс», объединившего любителей фантастики. А первым издательским опытом того времени стал выпуск творческой странички в вузовской многотиражке.
Вернувшись в Хабаровск, Виктор Петрович недолго поработал в издательстве «Амур», а потом создал издательский дом «Частная коллекция», ставший любимым детищем.
«Конечно, тут просматривается замысел, некая идея. Все наши книги, вышедшие и будущие, имеют отношение к Дальнему Востоку, к нашему краю, — говорил Виктор Петрович. — В словосочетании „Частная коллекция“ второе слово — ключевое. Оно определяет лицо издательства: собрание книг, коллекция. Хотя есть у названия некое прикладное значение. Существует множество самых разнообразных собраний, коллекций, которые стали делом жизни конкретных людей. Они несут в себе не только информационные, но и культурные, исторические ценности. Например, у меня есть знакомый, который собрал самую, пожалуй, полную коллекцию писем фронтовика, писавшего с войны. Это его личные письма семье, их более четырехсот, они сохранились, были перепечатаны и оформлены в три томика (на каждого из детей). Такие письма бесценны — в них мироощущение человека воевавшего. Разве они не представляют интереса для книгоиздателя? Знаю людей, которые собрали редкие частные архивы, в них удивительные документы, предметы. Они нас и интересуют. Сейчас, к примеру, мы работаем с рукописью об истории музыкальной жизни Хабаровска».
К сожалению, книга Светланы Монаховой «И звуки музыки напомнили былое» так и не вышла в свет по финансовой причине, хотя отдельные главы исследования публиковались в журналах «Дальневосточный краевед» — специальных выпусках «Вестника Дальневосточной государственной научной библиотеки».
«Наши книги могут показаться не всем по карману, стоят они не копейку, не рубль. Но у них достаточно высокий дизайн, качественная полиграфия, оформление — таков наш ориентир на мировые образцы, — говорил Буря. — Например, фотоальбом „Планета Харбинъ“. В этом издании использованы документы и материалы из редких фондов научной библиотеки и краевого архива.... Рукопись И. И. Кандаурова о символике Хабаровского края тоже не случайно оказалась у нас. Покойный И. И. Кандауров показал ее нам, но нужна была доработка, придание рукописи большего общественного значения. Так появился соавтор — историк О. Ю. Стрелова. Мы получили поддержку администрации края, педагогического университета, других организаций и выпустили книгу как учебно-методическое пособие для учащихся. В ней освещена история краевой геральдики, описаны ее символы, существовавшие в прошлом и утвержденные недавно.
А вот записная книжка горожанина (Хабаровск 1997–1998) — полностью наш издательский проект. Она задумана как справочно-познавательная. Вообще это будет серия книг „Город на ладони“ не только о Хабаровске, но и о других городах, об их истории, сегодняшнем дне, со справочным материалом, хроникой событий, рекламой...»
К великому сожалению, далеко не все прекрасные идеи и проекты, которыми фонтанировал Виктор Петрович (не зря краеведы называли его генератором идей), смогли осуществиться. В свет вышло лишь три выпуска прекрасных информационно-справочных изданий «Хабаровск — город на ладони».
В общей сложности «Частная коллекция» с главным редактором Виктором Петровичем Бурей издала более 40 книг: сборники документов Государственного архива Хабаровского края, материалы научных конференций, проходивших в Хабаровске, учебники и учебные пособия для средних школ и хрестоматии дальневосточной литературы, словари и учебники на языках коренных народов Хабаровского края и многое другое.
«Очень интересно было работать над книгой «Я мальчишкой видел „Колумб“, — вспоминал Виктор Петрович. — Ведь она сделана на основе личного архива старейшего краеведа Хабаровского края Алексея Федоровича Краснова. Мне пришлось выступать в книге не просто в роли редактора, а в роли составителя. Потому что материала было очень много, сам Краснов никак не мог выделить что-то, самостоятельно решить от каких материалов отказаться. Это и понятно, ведь для него каждое письмо, каждая строчка из собранных материалов — годы поисков».
Особая гордость «Частной коллекции» — издание первого (и единственного в мире!) негидальского букваря с прекрасными иллюстрациями китайского художника Хао Шоумина.
Работая над изданием той или иной книги, Виктор Петрович часто обращался за консультацией к другим краеведам. Он вообще считал очень важным моментом в краеведческих изысканиях «чувство локтя, чувство товарищества коллег по интересам». «Что-то уточнить, спросить, попросить проконсультировать и самому поделиться, если известно тебе что-то такое, что может помочь другим краеведам. Существует и конкуренция, а как без нее. Это как в спорте — кто быстрее. Любому хочется быть первым», — говорил он.
В дар будущим исследователям
Мне кажется, чувство конкуренции было не слишком развито у Виктора Бури. Он делился своими наработками щедро и бескорыстно. Так случилось и в ситуации, когда случайно, разыскивая совсем другие документы, обнаружил публикации Николая Петровича Матвеева-Амурского — главы известнейшей литературной династии, которая внесла неоспоримый вклад в развитие истории, литературы, культуры, печати, библиографии и краеведения Дальнего Востока. Эти материалы Н. П. Матвеев-Амурский в 1920-е годы отправлял из Японии в Берлин для публикации в эмигрантской газете «Руль».
В очередном письме из Жироны (Каталония), где он тогда гостил у дочери, Виктор Петрович просил опубликовать эти материалы или сохранить в архиве клуба «Краевед» ДВГНБ, активным членом которого он был много лет. «Может, когда-нибудь кому-нибудь пригодится. Особенно николаевцам, которым интересна их „бразильская ветвь“. Ну и матвееведам — особенно „людоедская“ тема Николая Амурского», — писал Виктор Петрович.
Русская ежедневная эмигрантская газета «Руль» выходила в Берлине в 1920–1931 годах тиражом около 20 тысяч экземпляров. В числе ее редакторов был писатель В. В. Набоков, публиковавший там свои стихи под псевдонимом Е. Сирин. В первые годы газета имела популярность, увеличивался ее объем, но когда центр российской эмиграции переместился из Берлина в Париж, стала терять свое значение и в итоге прекратила существование.
Виктор Петрович Буря, просматривая экземпляры «Руля», имеющиеся в электронном фонде Государственной публичной исторической библиотеки (там хранятся неполные комплекты за 1921–1926 годы), обнаружил те самые публикации Николая Петровича Матвеева-Амурского, отправленные им в редакцию из Японии.
Несколько слов о Н. П. Матвееве-Амурском. Он обладал многими талантами — писал стихи и рассказы, его перу принадлежит очень популярная книга «Краткий исторический очерк г. Владивостока. 1860–1910 гг.», написанная к 50-летнему юбилею города. Николай Петрович был редактором и издателем владивостокской газеты «Далекий край» и первого на Дальнем Востоке художественно-иллюстративного журнала «Природа и люди Дальнего Востока», в его типографии в 1912 году напечатали путеводитель по Японии, составленный сотрудником владивостокской газеты «Восток» А. Поповым.
Его жизнь была связана с Японией с самого рождения. Считается, что Николай Петрович был первым русским ребенком, родившимся в 1865 году в этой стране — его отец нес службу в городе Хакодате. Через три года семья Матвеевых вернулась в Россию. Сначала они жили в Николаевске-на-Амуре, где отец вскоре умер от чахотки, а в 1877-м Николай Матвеев оказался во Владивостоке. В 1902 году он впервые отправился в Японию в качестве корреспондента газеты «Дальний Восток» и там совершил поездку из Хакодате до Нагасаки, проехав Японские острова с севера на юг. Позднее он еще не раз выезжал в Японию, которую очень любил, и в составе туристических групп, и в качестве корреспондента «Голоса Приморья».
Неудивительно, что когда в 1919 году во Владивостоке хозяйничали колчаковцы, и над Матвеевым-Амурским нависла угроза ареста, Николай Петрович с женой и тремя младшими детьми (а всего у Матвеевых их было двенадцать) Михаилом, Глебом и Анатолием уехал в Японию. Здесь он прожил более 20 лет. Заведовал русской библиотекой, продавал старые книги на русском языке, продолжая заниматься издательской и литературной деятельностью — издавал журнал «Русский Дальний Восток» на русском и английском, выпустил в Осаке хрестоматию для чтения, японско-русский словарь, русско-китайский словарь, сборник стихов Пушкина и опубликовал детские книжки, которые подписывал псевдонимом Дед Ник. Японцы признают, что Матвеев-Амурский своей активной литературной деятельностью внес серьезный вклад в распространение российской культуры в Стране восходящего солнца.
Продолжалась и его журналистская деятельность: Матвеев-Амурский сотрудничал с разными газетами, отправлял статьи в Америку, в издававшийся в Маньчжурии журнал «Рубеж», в русскую эмигрантскую газету «Руль», где их спустя почти 100 лет и обнаружил Виктор Петрович Буря.
От нашего японского корреспондента
Открывшиеся материалы, связанные с личностью Н. П. Матвеева-Амурского, без сомнения, представляют большую ценность, потому что дают новые знания о судьбе этого неординарного человека. Выполняя пожелание ушедшего из жизни замечательного дальневосточного краеведа Виктора Петровича Бури, мы публикуем три статьи Н. П. Матвеева-Амурского за 1925–1926 годы из берлинской газеты «Руль», которые вызовут несомненный интерес у современных краеведов.
Людоедство во Владивостоке
В японской газете «Асаху Осака» от 21 декабря помещена заметка о потрясающем происшествии во Владивостоке, написанная со слов прибывшего оттуда в Цуругу японца Хиби Стихель. В городе Владивостоке с лета этого года начали часто пропадать дети. Поиски их не приводили ни к каким результатам. Некоторые говорили, что стало плохо жить в городе и потому, вероятно, дети бегут заграницу. Постепенно число потерявшихся детей все увеличивалось и увеличивалось. Родители неоднократно обращались к местным властям, но к розыску детей никаких мер не предпринималось. Дошло дело до того, что родители уже сами стали угрожать властям, в случае если никаких мер принято не будет.
Что предприняли власти после этого, в заметке не пояснено, но случайно, один милиционер сделал наблюдение: какой-то человек, на вид рабочий, давал мальчику 2 рубля за то, чтобы тот шел на «Вторую речку» (местность во Владивостоке). Милиционер пытался проследить за мальчиком, но неудачно. Однако на «Вторую речку» было обращено внимание и в подполье одного пустого дома была найдена детская голова и скелет, мясо с которого было срезано. Таким образом была обнаружена ужасная истина и только после этого власти начали производить следствие и разыскивать виновников похищений.
Общее количество потерявшихся детей, по словам рассказчика, около 60. Все это мальчики в возрасте от 4 до 18 лет. Очевидно — четырехлетние не могли бежать за границу.
Рассказчик высказывает по поводу этого происшествия некоторые свои соображения. Во-первых, о возможности появления во Владивостоке действительно голодающих, так там, по его словам, имеется около 6 000 безработных. Надо бы заметить, что эта цифра скромная, ибо, по другим сведениям, безработных там гораздо больше. Он полагает, что людоеды явились с Кавказа, где будто то бы уже было людоедство. Очевидно, он слышал лишь о случаях людоедства на Кавказе и не знает совсем о многочисленных случаях его во всей советской России. Во Владивостоке предполагают даже, что существует обширная «торговая» организация по торговле человеческим мясом.
В анналах далекого Приамурья были записаны некоторые случаи людоедства, но происходило это в совершенно ненормальной жизни. Ядовитые критики графа Н. Н. Муравьева-Амурского указывали, что во время его Амурской экспедиции, для занятия Приамурья, было несколько случаев людоедства, но все-таки не так много. Затем людоедство было на Сахалине, когда партии каторжан делали попытки сбежать с проклятого острова и блуждали по тайге.
Я помню, как более тридцати лет тому назад, мне удалось узнать о таком случае людоедства на этом острове и поместить по этому поводу заметку во владивостокской газете «Владивосток». Заметка эта обошла буквально всю русскую прессу, а также была переведена на английский язык и помещена в газете «Таймс». Этот случай произвел тогда большую сенсацию. Как по этому поводу, если не всегда прямо, то иносказательно громили тогда царское правительство. Впрочем, заграничные русские революционеры и иностранные газеты совершенно не стеснялись в выражениях по поводу этого правительства, привязавшись к случаю людоедства.
Теперь людоедство докатилось до Владивостока, «куда со всех концов земли», когда-то шли корабли и где буйно кипела жизнь.
Николай Амурский
«Руль», 7 февраля 1925 г. № 1271. С. 1.
В Японии
Новые бразильцы
Как-то проходя вечером по улице Кобе, я заметил стоявшую у лавки толпу европейцев, в которых не трудно было узнать своих, русских. С ними оказался, в качестве сопровождающего, один из проживающих в Кобе беженцев.
— Что это за народ? — спросил его я.
— Бразильцы. С северного Сахалина, бывшие николаевцы.
И он назвал мне знакомые фамилии.
Между ними оказалась семья бывшего полковника Г., судьба которого по перенесенным страданиям, поистине замечательная. Полковник — участник великой войны, на которой был контужен и вследствие этого оглох на одно ухо. Затем, во времена Колчака, он был интендантом в городе Николаевске, где и находился в момент захвата города большевиками-партизанами. Он с его семьей подвергался большой опасности во время сражения, происходившего в городе между японским отрядом и партизанами, когда квартира его была обстрелена. Когда был произведен арест николаевских буржуев и офицеров, был арестован и посажен в тюрьму и он. Во время посещения тюрьмы пьяными партизанами и разными подонками тюрьмы, полковника узнал его бывший денщик Иванов. Он обещал полковнику походатайствовать за него. Действительно, полковник через некоторое время был освобожден. Около двух месяцев он находился на свободе. Затем его снова взяли и связанного, вместе с партией других, провели в трибунал для того, чтобы отсюда вести, как это всегда делалось, на убой на р. Амур. Когда он стоял в партии, появился бывший денщик Иванов, и его стараниями полковник был освобожден. Боясь возвращаться домой, во избежание нового ареста, полковник просил Иванова проводить его до дома. Иванов просил подождать его в одной из комнат трибунала. Когда Г. сидел и ждал Иванова, появился какой-то партизан.
— Ты бывший офицер, — сказал он Г., и арестовал его.
Беднягу снова связали и присоединили к партии идущей на р. Амур на гибель. И снова явился спаситель Иванов и снова спас Г. После этого последний ушел в тайгу, где и оставался до прихода японцев. А большевики уже его искали.
Во время появления в Приморье Меркулова, Г. поселился сначала во Владивостоке, а затем поехал на север по пушным делам. Когда большевики ликвидировали отряд Пепеляева, Г. находился около Аяна. Вместе с другими был арестован и он. На его счастье его приняли за купца и никто не знал, что он бывший военный. Его освободили и разрешили ему ехать во Владивосток.
Через некоторое время он исходатайствовал право ехать снова на север с заездом в п. Александровск на сев. Сахалине, якобы за получкою жалования от того купца, который посылал его на север. Съехав на берег в Адександровске, он уже назад на пароход не вернулся.
В последнее время он узнал, что его большевики искали для расправы. И после четырех лет мытарств он едет в Бразилию.
В этой же партии едут Н-ы потерявшие в Николаевске отца, мать, брата и сестру. Н-ых трое: две барышни и один юноша. Во время террора в Николаевске они сбежали в тайгу. Отец, мать с двумя малыми детьми остались дома в надежде, что старых да малых нет никакого смысла для большевиков трогать. Но хулиганы решили иначе — они всех, старых и малых, расстреляли. Другой — бывший староста в Николаевске во время пребывания там японцев, уехавший после эвакуации Николаевска на остр. Сахалин, в пост Александровский. И, наконец, один старый моряк.
Едут с семьями. Всего 19 человек. Решили бросить Сахалин и ехать за тридевять земель и морей из опасения попасть в обезьяньи лапы после эвакуации японцами Сахалина, которая возможна в скором времени. Они рассказывают, что человек пятьсот, оставшиеся на остр. Сахалине беженцев из Николаевска и других мест, со страхом и трепетом ожидают ухода японцев и прихода туда красных и поэтому стремятся оттуда выехать, но не все имеют средства. Многие хотели бы переселиться к японцам на южный Сахалин, но почему-то японцы на такое переселение не соглашаются. Известен лишь один случай разрешения на такое переселение.
Весною, с уходом японцев, надо ждать, что большевистская расправа, наконец свершится над последним, до ныне недосягаемым для них, местом. Жертвы неминуемы. Отъезжающей в Бразилию группе много помогли хлопоты японских властей. Они исходатайствовали им разрешение на въезд, льготный проезд на одном из японских пароходов «Aba Mapу».
Переписка о разрешении происходила через бразильского посланника в Китае, ввиду отсутствия (отпуска) посланника в Японии. Бразильское правительство без большой охоты ныне допускает русских эмигрантов. Причина, говорят, та, что одна партия, прибывшая в Бразилию, сумела уже принять участие в антиправительственном заговоре. По-видимому — большевистская работа.
Нашим эмигрантам предстоит длинный путь: Сингапур, Сайгон, Коломбо, мыс Доброй Надежды, Аргентина и Сантос в Бразилии. Предстоит двухмесячное плавание. Едут в каютах 2-го класса по 300 iен с человека (вместо нормальных 560 iен). Все предполагают сесть на землю, обзавестись фермами. Будто им уже обещана земля.
Куда только не бросает ныне судьба русских людей. На этом же пароходе едет в Бразилию партия японских эмигрантов — 300 человек. Они везут с собой очень много вещей и даже дома в разобранном виде.
Ник. Амурский
«Руль», 4 марта 1925 г. № 1292. С. 1, 2.
Вести с острова Сахалина
Вести об острове Сахалин и с самого острова довольно скудны.
Хотя на острове и издается советская газета, она, конечно, пишет о мировой революции, о кознях буржуазного мира, о невероятных урожаях в СССР и так далее, но очень мало о самом интересном — о современном положении острова и о его насущных нуждах и способах их удовлетворения.
Частные письма с острова очень редки и очень осторожны, но, тем не менее, из них есть возможность кое-что узнать.
Первое время царствования большевиков на острове они вели себя довольно скромно. Разумеется, прежде всего, взялись за обработку молодежи. Письма, получавшиеся от представителей этой последней, были полны описаний разных праздников по случаю воцарения большевиков. Конечно, возникли и комсомолы, и пионеры, и другие их большевицкие излюбленные организации.
Большинство из молодежи радовалось наступившему с приходом большевиков оживлению и письма ее представителей дышат праздничным настроением.
Более взрослые и опытные люди писали очень осторожно и намечалось их беспокойство отсутствием работы.
Во время пребывания там японцев, население работало на них и имело постоянный заработок. Японцы, вместе с уходом войск с острова, прекратили всякие работы и почти все население острова оказалось безработным.
Сейчас получилось известие, что жители острова подали петицию советской власти о предоставлении им работы для существования. Пока что населению угрожают налогами, сборами и прочими скорпионами, так как центральная власть требует «самоокупаемости» острова.
Никогда, даже в самые лучшие дни Сахалина — он не мог себя окупать и жил на государственные ассигнования.
В дальнейшем для процветания острова необходимо устройство здесь порта (как давным-давно предполагалось в Александровске). Устройства порта потребует расхода в несколько миллионов рублей. Где их взять.
Существующий порт открыт для всех ветров, а они здесь дуют иногда по несколько дней подряд, разводя такое волнение, что о выгрузке или нагрузке не может быть и речи.
Вообще полагать, что остров может быть колонизирован и приведен к благоустройству его собственными средствами — невозможно, даже если бы японские концессии дали самые блестящие результаты.
На самодеятельность же и энергию местных жителей надеяться положительно нет никаких оснований. Они настолько малокультурны и деморализованы вообще, что наоборот здесь возможно самое худшее — голодовка, если опять таки не выручат и не дадут им работы японские концессии.
***
Только что получилось известие о печальной судьбе бывшего члена Петропавловского окружного суда Емельянова, оставшегося на острове после эвакуации его японцами. Емельянов был арестован и заключен в тюрьму, а затем куда-то вывезен... Боятся худшего.
Ник. Амурский
«Руль», 12 января 1926 г. № 1553. С. 1.
Николай Петрович Матвеев-Амурский умер в Японии 10 февраля 1941-го на 75-м году жизни. Он очень скучал по родине. В 1919 году написал стихотворение «На чужбине».
А я один, для всех чужой,
Бреду извилистой тропой,
И, как железная доска,
Неутомимая тоска
Волнует грудь, терзает ум,
И под напором мрачных дум
Я вижу край, где вновь и вновь
Несется стон и льется кровь...
И не несут душе утех:
И эта песнь, и этот смех.
Татьяна КИРПИЧЕНКО
