— Антон, каким оказался новый сезон симфонического оркестра? — В новом сезоне оркестр предложил несколько абонементов. Среди них проект «Вечера с главным дирижером». Я решил попробовать себя не только как дирижер, но и как человек, общающийся с залом. Этот абонемент непростой, он «грузящий», и это сознательная политика. Мы исследуем феномены, тенденции, неординарные явления в музыкальной культуре, но это не музыковедческие или культуроведческие разборы, а попытки поговорить с залом на непростые темы. Первый вечер мы приурочили к 100-летию Октябрьской революции, чтобы поразмышлять над таким явлением, как соцреализм. Это пласт культуры, который вообще уникален, во всяком случае, я аналогов ни в одной музыкальной культуре не вижу. Да, безусловно, картонная идеология навязывалась сверху, но на каком-то стилистическом изломе возникали подлинные шедевры. К созданию такого проекта меня подтолкнуло то, что во время гастролей в США, оркестранты попросили исполнить «Танец советских моряков» Р. Глиэра. Оказывается, то, что у нас прочно забыто, приобретает все большую популярность на Западе. Эта музыка стала настоящим артефактом. Я хотел показать музыку и «белую», и «красную», трагизм больших художников — тех, кто остался: Шостакович, Мясковский, и тех, кто эмигрировал: Рахманинов, Метнер, Стравинский, Глазунов. Знаете, что меня поразило: в литературе это И. Бунин и его «Окаянные дни» или И. Шмелев, откровенно писавший об ужасах Гражданской войны. Но в музыке Белое движение молчит. Рахманинов в этот период не пишет ничего, Стравинский занимается неоклассическими экспериментами. И я пришел к выводу, что катастрофа Белым движением не осмыслена. Никто не создал ничего такого, что можно противопоставить 12-й симфонии Шостаковича. Декабрьский проект представил «Шедевры немецкого романтизма». Там опять же не просто ретроспектива музыки великих немецких романтиков, Шумана, Брамса, а именно попытка увидеть преломление немецкого духа. Сейчас я перечитываю «Доктора Фаустуса» Т. Манна и задаюсь вопросам: что же такое было в немецком духе, что, с одной стороны, привело к расцвету культуры, и человечеству было даровано огромное количество гениев, а с другой, нация пришла к такому страшному явлению, как фашизм? Скажу еще об одном абонементе — «Мастера за пультом нашего оркестра». Это моя принципиальная позиция: оркестранты должны уметь работать с другими дирижерами, потому что это слава нашего оркестра, дирижеры должны приезжать и оценивать, как оркестр растет.
— И первое, и второе, и третье. Действительно, наработаны некоторые связи. Но я не люблю слово «известность». Я только начинающий. Есть менеджеры, с которыми у меня профессиональные отношения, в том числе по результатам победы на конкурсе Мендельсона в Греции. Есть оркестры, которые приглашают к сотрудничеству, чему я очень рад. Есть проекты, которые я действительно инициирую и выхожу с предложениями. Приходят также и совершенно неожиданные приглашения из таких мест, куда я даже не ожидал, что позовут, и это приятно. Получается что я, по вашим словам, «живу в самолете». Бывают периоды, когда я три недели никуда не летаю, но не припомню, чтобы я месяц сидел безвылазно. — Как можно найти контакт с незнакомым коллективом всего за несколько репетиций во время гастролей? — Знаете, никто не застрахован, и по каким-то причинам иногда можно и не найти общий язык с оркестром. Я часто говорю: бывает так, что мы раздражаем другого человека на уровне тембра голоса. Бывает и так, что и концерт проходит хорошо, и оркестр доволен, и публика, и ты сам, но какой-то «химии» не возникло. Я не верю в дирижеров, которые с каждым коллективом могут сработаться. Да так быть и не должно. Есть выдающиеся дирижеры и выдающиеся коллективы, которые, тем не менее общий язык не нашли. Например, Е. Светланов и оркестр Ленинградской филармонии, что не умаляет величия ни Светланова, ни оркестра. Хотя есть определенные рецепты, как подсобрать оркестр, если он чересчур расслаблен, а если оркестранты чересчур напряжены, разрядить атмосферу какой-то шуткой. — В программе нынешнего сезона много сложной современной музыки. Наши меломаны любят узнаваемое, мелодичное, а Шнитке встречают в штыки. — Не заметил, чтобы на открытии сезона Шнитке так встречали. Огромная заслуга принадлежит Б. Андрианову, который предварил свое выступление прекрасным текстом и гениально исполнил это сочинение. Важно уметь достучаться. Если гениальная музыка Чайковского в любом исполнении, кроме самого криминального, будет ласкать уши, можно пойти по этому пути, не сильно напрягаясь, а можно пойти по пути более интересному — достучаться до публики и расширить ее кругозор. Никто никого любить не обязан. Чайковский не любил Брамса, но это не уменьшает ни гений Брамса, ни гений Чайковского. Приведу еще пример: Г. Свиридов не переносил музыку А. Берга, но мог сесть за рояль и играть ее не менее получаса наизусть. Много ли адептов А. Берга и атональной музыки способны на подобное? — Голова в партитуре или партитура в голове? Многие дирижируют наизусть сложнейшие многострочные партитуры. Вы к ним не относитесь? — Нет, это мне не свойственно. Приведу фразу К. Кондрашина: «Дирижер обязан выучить партитуру наизусть, но ему должно хватить ума положить ее на пульт во время концерта». Он приводит пример, как во время спектакля в Большом театре он на секунду задумался, оркестр моментально «считал» это, и возникла заминка. Психологический комфорт оркестра намного выше, если дирижер видит ноты на пульте. — Помните фильм Феллини «Репетиция оркестра»? Там дирижер предстает тираном, узурпатором. Какой вы дирижер? — Я стараюсь заниматься музыкой, не властью, не самоутверждением. Я не переоцениваю функционал дирижера. Понимаю, и без меня тоже можно, просто это займет больше времени, репетиций. Это понимание сильно сбивает спесь. И вот это ощущение демиурга за пультом, который творит, а вы тут... недочеловеки, оно уходит. Я пытаюсь добиться сотворчества. Да, безусловно, оркестр — это организм который совместно делает общее дело, и я очень болезненно отношусь к позиции: где бы ни работать, лишь бы не работать. Я задаю себе вопрос: а зачем человек всю жизнь ходит на нелюбимую работу? Часто слышу: «Если бы это был хороший оркестр, то я бы играл». Я же утверждаю: нет никаких хороших оркестров. Хороший оркестр — это вы! Если каждый из вас будет нести свою долю ответственности, это и будет хороший оркестр. Я также понимаю свою задачу — быть первым среди равных. Быть лидером, который ведет за собой оркестр. Марина ЦВЕТНИКОВА |
|||
|
|