- Литературные встречи
- Единое пространство культуры
- Вчера, сегодня, всегда
- От глиптики до гобелена
- Ее величество графика
- Эрмитажные истории
- Заповедная территория живописи
- Образ города в старинном романсе
- Встретимся вечером, в музее
- Комсомольск-на-Амуре в ритме танго
- «Фотопарад в Угличе» — встречи и впечатления
- И целой жизни мало
- Непогрешимость таланта
- За облаками, на вершине
- Знаки и символы нашей истории
- Дом народного творчества
- ХОЛОДОК Николай Иннокентьевич
...Небольшого роста человек, размахивая коротковатыми руками, чуть не подпрыгивал от возбуждения посреди плотной группы мужчин в хорошо пошитых костюмах. Они были спокойны. Ощущали свою власть. Партийным руководителям не полагалось горячиться. Пусть поволнуется художник, пусть попробует отстоять свою точку зрения. И он отстаивал, горячо и вдохновенно, был тверд в своем мнении, принципиален и непреклонен. — Вы не по-ни-маете! — почти кричал он им в запальчивости. (И это была сущая правда. Понимали его вообще немногие. Разве что жена Сима, да несколько близких друзей, соратников-художников.) — Вы не понимаете, это мое решение вовсе не случайно. Почему я размещаю имена павших героев-заводчан с обратной стороны монумента? Потому что если их поместить на передней части стены, как вы хотите (он снова горестно вздохнул), то ежедневно мимо будет проноситься толпа спешащих на работу и с работы людей, которым некогда остановиться, прочесть, задуматься. Да это же просто-напросто неуважение к людям, отдавшим за нас свои жизни! За монументальной стеной надо оборудовать скамейками сквер с фонтаном, чтобы в тишине, не торопясь, можно было прочесть эти имена, вспомнить этих людей, подумать об их нерожденных детях, осознать боль утраты. К тому же с той стороны встает солнце, озаряя и согревая дорогие сердцу имена, я бы не хотел помещать их на теневой, холодной стороне...
Тогда, в 1965-м, страна отмечала 20-летие Великой Победы. Снимались про войну фильмы, проходили различного масштаба праздничные мероприятия, повсюду устанавливались монументы. Создание заводского памятника поручили Шкрабу. Проект поражал величием и, одновременно, душевной теплотой замысла, техникой исполнения, простотой и выразительностью созданного образа. Полный достоинства и сдержанной скорби монумент не устарел, он и сегодня смотрится актуально. Пробитый снарядом гранит, чуть поблескивает солдатская каска, поодаль горизонталь красной стены с георгиевской лентой. Да, в тот раз художника послушали, имена павших героев разместили с восточной стороны, но до сквера и фонтана дело так и не дошло. Как это у нас обычно и бывает, «любое позитивное предложение наталкивается на недостаток фондов». Вениамин Львович страшно переживал подобные недоделки, половинчатые решения, недопонимание власть имущих.
Он сражался за свое произведение, уверенный в своей правоте и в торжестве справедливости. Отправился сам в Москву, обивал пороги различных инстанций. Но ходульный пафос взял верх. «Все делается, чтобы искусство было формальным, поверхностным», — с горечью замечает Вениамин Львович в письме жене Ефросинье Антоновне. Очень живо представляю себе, как утешала его супруга по возвращении домой, что-то вроде: «Не печалься, Венечка. Переживем и это горе. Выжили под Кенигсбергом, выживем и теперь...» Выжить-то он выжил тогда, но больших тематических картин более не писал... Жена Сима, верная спутница жизни, всегда могла найти и нужные, к месту, слова, и успокаивающие доводы, и просто посмеяться над бедами. Всю жизнь она восхищалась мужем, его талантом, его самоотверженностью и целеустремленностью. Вениамин Львович был для нее непререкаемым авторитетом. А познакомились они на войне, осенью 1944-го, когда в Восточной Пруссии шли тяжелые наступательные бои. В госпиталь Веню Шкраба с тяжелым ранением в голову, истекающего кровью, доставил однополчанин, разведчик Дюковский. Размахивая автоматом, он кричал на врачей: «Что случится с командиром — всех постреляю на месте!» Стрелять ему не пришлось, израненного Веню успешно залатали, а сдать для него кровь и выхаживать вызвалась всеобщая любимица — медсестра Симочка. Не красавица, но милая и такая улыбчивая да веселая, что весь госпиталь называл ее Солнышком. Простая девчонка из украинского села сумела разглядеть в неказистом лейтенанте любовь всей своей жизни, а в его бархатных карих глазах за толстенными стеклами очков — ответное чувство. Вскоре тут же, в госпитале, они и поженились, а на следующее утро разъехались в разные стороны. Передислокация...
В 1946 году, после демобилизации, Шкрабы остались на Дальнем Востоке, в Хабаровске. С каким же наслаждением, с каким азартом возвращается Вениамин Львович к своему призванию — живописи! Здесь, работая в Хабаровском товариществе художников, он проявляет себя как активный, талантливый мастер, культура цвета и манера письма которого полностью лежат в русле классической традиции московской живописной школы. Сказалось прекрасное образование, которое он получил в Одесском художественном институте и в Московском институте повышения квалификации художников-живописцев у профессоров С. В. Герасимова и Б. В. Иогансона. Довоенные работы художника не сохранились, но по фронтовым зарисовкам и по результатам первого же года работы, в 1947 году его принимают в члены Хабаровского отделения Союза художников России. В 1955 году семья переехала в Комсомольск-на-Амуре, который отныне будет их родным городом. Здесь Вениамин Львович стал председателем городского художественного совета, руководил студией самодеятельных художников и бюро технической эстетики завода им. Ленинского комсомола, был депутатом городского совета, главным художником города. В 1960-е его стиль заметно меняется, классическая манера письма уступает место импрессионистической подаче цвета. Проникнувшись величественной красотой дальневосточной природы, он пишет пейзажи, увлеченно исследуя цветовые впечатления. Особое место теперь в его творчестве занимает портрет. Он изображает заводчан-судостроителей, асфальтоукладчиц и спортсменок, студентов и героев труда, сварщиков, такелажников и соратников по цеху — художников. Но никого Вениамин Львович так охотно и так часто не писал, как жену, а она смиренно позировала как угодно долго, порой до ломоты в спине.
Немногие знают сейчас, что Музей изобразительных искусств Комсомольска-на-Амуре самим фактом своего существования во многом обязан подвижнической деятельности Шкрабов. Именно Вениамин Львович, повстречав на творческой даче в Подмосковье московских художников и подружившись с ними, после вдохновенного рассказа о Комсомольске — городе необычной судьбы, озвучил идею создания в нем художественного музея. В октябре 1964 года Х. М. Сандлер и С. С. Витухновская, новые друзья Шкраба, сами побывавшие в Городе юности еще в 1937 году, через газету «Советская культура» обратились с открытым письмом к художникам Советского Союза: «Поможем созданию музея в Комсомольске-на-Амуре!». В 1965 году после активных усилий неутомимой Ефросиньи Антоновны, которая в то время уже стала заведующей отделом культуры горисполкома, музей открыли. Сбылась заветная мечта супругов Шкраб, по их мнению, стимул для жизнеутверждающего сознания, ибо аккумулирует красоту, пронизывающую наш мир, воплощая идею созидания. Они оба искренне считали, что культура есть смысл и цель существования государства.
Мне повезло, я была знакома с ними лично. Энергичный, доброжелательный Вениамин Львович всегда был душой компании, все рядом с ним становились как будто умнее и лучше. А как он любил говорить комплименты! И не потому, что был дамским угодником. Просто умел видеть красоту и не мог об этом молчать. Я слушала лекции Вениамина Львовича о книжной иллюстрации и о цветовой системе Делакруа, пробовала волшебные пирожки Ефросиньи Антоновны, корзинка с которыми всегда была завернута в вышитый рушник. Она любила приходить в музей, как в гости к друзьям: расстилала рушники на столе, разливала душистый чай по тонким чашкам — и начинались всегда новые, всегда увлекательные рассказы...
Они прожили эту жизнь рядом как большие, настоящие друзья, их любящие сердца бились в унисон. Оказывается, да, реально существуют на земле люди, которые всю жизнь любят и ценят друг друга. Пройдя тяжкими дорогами войны, тернистыми путями творческих сомнений и исканий мирных дней, переживая невзгоды и тяготы, они считали себя счастливчиками, потому что слишком хорошо знали и помнили, что такое несчастье. Татьяна ЧАНОВА |
|||
|