Словесница Искусств

Кажется, еще совсем недавно в селе Булава с радостью ждали бабушку Индяка. Вместе со своим любимцем, внуком Степкой, она частенько приезжала из соседнего Савинского, и ночное пространство заполнялось звуками ее шаманского бубна. Индяка воспринимали как талисман удачи, старались пригласить в дом, сделать для нее что-то приятное и, конечно же, попросить о помощи. Она никогда и никому не отказывала. Лечила страждущих, давала советы попавшим в затруднительную ситуацию, провожала души в «були». Следуя ее рекомендациям, местные мастера делали сэвэнов и другие предметы для магических ритуалов. В булавинском этнографическом музее она была главным консультантом. Как «кормить» деревянных идолов, какие обряды совершать, чтобы они не проказничали и не досаждали людям — за этим следила строго. Словом, без бабушки никуда. Но в последнее время она перестала навещать булавинцев. Уже просто не было сил. А ранней весной 2007-го жители окрестных деревень попрощались со своим добрым талисманом...

Индяка Дяксул — последняя ульчская шаманка. Так говорят на Амуре. Сильная шаманка. В имени ее — название морской птицы, в походке, жестах — какое-то особое изящество и неторопливость. Никто точно не скажет, сколько бабушке лет. По паспорту она с 1911 года, но ведь хорошо известно, каким образом в далекие советские времена выписывали паспорта аборигенам. На вопрос, в каком году родился, никто не мог дать точного ответа. Откуда же это знать людям реки и тайги? Представители власти, не вдаваясь в подробности, смотрели на глазок, записывали наугад, и в итоге те, кто помоложе, в метриках оказывались старше своих более взрослых собратьев. Подобных примеров в Приамурье не счесть. Так что последней ульчской шаманке вполне могло быть и сто лет, и больше.

С маленькой белой бабушкой, как называла я ее про себя, мне довелось жить под одной крышей около двух недель. Это была самая первая командировка в Булаву, первые шаги по «стране Ульчии». Совершенно случайно, хотя ничего случайного, как известно, не бывает, меня устроили в дом к Вере Георгиевне Ангиной, где в это же время остановилась Индяка Дяксул. Получилось, что мы приехали сюда работать — я по журналистскому заданию, она — следуя велению духов и просьбам людей. С бабушкой как всегда был Степка, со мной — сын Глеб. Мальчишки, несмотря на разницу в возрасте (мой как минимум вдвое старше), подружились. Степка ходил за Глебом хвостиком и вскоре стал называть его «блатиком». В смысле, братом.

Шаманке сказали, что я журналист и собираюсь писать о жизни ульчей. Она молча кивала головой. В первый же день, после обеда, я пыталась задавать через «переводчика» бабу Веру вопросы, но интервью не получилось. Бабушка отвечала коротко, не вдаваясь в подробности, надолго уходила в себя. Да и «переводчица» не слишком старалась: совершенно позабыв о моем присутствии, она эмоционально говорила по-ульчски и, казалось, о чем-то спорила с Индяка. Что мне оставалось? Выключить диктофон и наблюдать за накалом их беседы. К вечеру бабушка куда-то ушла, а Вера Георгиевна, посмеиваясь, сказала мне: «Викторовна, шаманка пригласила тебя на ритуал». И мы отправились в какой-то дом на краю Булавы.

Там уже собрались люди, бабушка сидела на маленьком стульчике, сгорбленная, отрешенная. Когда все устроились на своих местах, свет погасили. Обо всем происходящем можно было только догадываться. Шаманка начала свою песню, ей вторил упругий бубен. В черноте комнаты мне чудились какие-то мерцающие огоньки и странные тени. Голос Индяка внезапно набирал высоту, собравшиеся тоже громко вскрикивали и, судя по звукам, что-то сдували и стряхивали с себя. Ничего не понимая, я обратилась к соседке справа. «Это чтобы „амбашки“ (злые духи) не пристали», — шепотом ответила она и добавила, что мне следует делать то же самое. В общем, в странной ситуации я оказалась.

В тот вечер бабушка лечила мужчину, страдающего от высокого давления. Я не знаю, как долго длился ритуал — наверное, время остановилось в той темной комнате. Но когда камлание закончилось и зажгли свет, все приобрело обычные черты: бабушка на стульчике, старенький шкаф, какие-то фотографии на стене. Хозяйка дома пригласила на кухню и предложила «баду» — ритуальное блюдо амурских народов. Сказала, что хорошо восстанавливает силы. Возвращались поздно, скорее не видя, а угадывая дорогу. В кармане своей куртки я сжимала небольшую щепку, которую баба Вера дала мне перед выходом из дома. Сказала, что это убережет от злых духов. Да что же они здесь повсюду?

Шаманка Индяка камлала почти каждую ночь. Возвращалась под утро совершенно обессиленная, и, свернувшись калачиком, лежала на кровати. Заботу о Степке мы взяли на себя, объясняли, что бабушка устала на работе и ей нужно отдохнуть. Несколько ночей подряд Индяка общалась с духами в доме моей хозяйки. Вечером собирались участники ритуала, говорили вполголоса, рассаживались. Баба Вера делала все необходимые приготовления: слегка подогревала бубен на печке, поджигала на металлическом совке можжевельник и багульник (ароматный дым отпугивает «амбашек»), смазывала бабушке горло каким-то жиром, чтобы ей было легче петь. А потом начиналась долгая, обстоятельная беседа с духами...

...Мне было интересно наблюдать за Индяка. Как неторопливо она пила чай и внимательно слушала словоохотливую бабу Веру, как ласково ворчала на Степку, когда тот не хотел надевать теплую курточку. Иногда мы вместе сидели на улице, благо вечера в Булаве прохладные, и комарье не донимает. Я расшифровывала диктофонные записи, она молча смотрела на меня. Внезапно бабушка могла задать вопрос — наполовину по-русски, наполовину по-ульчски. И смотрела так внимательно, как будто бы и так все обо мне знала. Сама заговорила о сыне — Степкином отце. Несколько лет назад он пропал на рыбалке. Сказала, что искала его везде, до самого Софийска плавала (я уже знала, как это делают шаманы — рыбой оборачиваются, исследуя речные глубины), но безрезультатно. «Может, живой?» — осторожно спросила. Нет, горестно качает головой Индяка...

Помочь себе самой она оказалась не в силах. Наверное, так распорядились северные божества — уникальный дар шамана предназначен только для других. Для местного мальчика, которого Индяка вылечила от эпилепсии, для бесплодной женщины, которой она подарила ребенка. Это не выдуманные истории.

Маленькая белая бабушка сразу видела душу человека — черная она или светлая. Ей ничего не стоило отправиться в прошлое, рассмотреть будущие события. И она точно знала, почему так плохо живут ее земляки сегодня. «Кровь открыто течет, — говорила она, видимо, имея в виду войны, кровопролития, — злые духи собираются и толкают людей на еще большее зло...» В состоянии ли шаман удерживать чашу весов, не качнется ли она в сторону темных сил? Индяка не ответила на этот вопрос.

Было очень жаль расставаться с бабушкой и кареглазым Степкой. Он прижимал к груди пластмассовый грузовик, который мы с сыном подарили «братику» на память. Индяка обняла меня и сказала, что будет помогать в дороге. Весь обратный путь, а до Хабаровска он неблизкий, мы чувствовали ее поддержку. Спустя время, к моему изумлению, из Ульчии пришел гостинец от бабушки — макури (сушеная рыба) и икра. Я в свою очередь тоже старалась что-то ей передать с оказией, справлялась о здоровье, а через два года мне вновь удалось приехать в Ульчский район. Индяка уже не покидала дом в Савинском и выглядела очень больной, но буквально с порога спросила: «А мальчишка где?» И я поняла, что она помнит моего Глеба...

Готовя материалы к этой книге, я перебирала свои фотографии, сделанные во время поездок по Амуру. Вот несколько удачных кадров с бабушкой. Всматривалась в ее красивое лицо — тонкие черты, легкий орнамент морщинок. Вспомнила, как однажды Юрий Куйсали, директор булавинского этнографического музея, сказал, что она иногда спрашивает обо мне и почему-то называет «инженершей». Наверное, так бабушка поняла слово «журналист».

Вечером того же дня раздался телефонный звонок из Булавы. Новость оказалась плохой: шаманка Индяка умерла.

Для всех ульчей, живущих в Приамурье, это большая потеря, хотя понятно, что просто наступил срок, и ничего с этим не поделаешь. Но духовная связь с Индяка вряд ли прервется. Она так и останется для жителей Амура добрым талисманом.

Бабушку похоронили по всем законам приамурских этносов. Ее душа, прежде чем окончательно перейти в другой мир, какое-то время еще будет рядом с близкими, с любимым Степкой. Бубен, который вобрал в себя столько магических песен и молитв, замолчал, и неизвестно, кто теперь в «стране Ульчии», да и вообще в Приамурье, поступит на службу к обитателям небесных сфер. Шаманы не передают по наследству своего дара — этим распоряжаются только высшие силы. Остается терпеливо ждать.