Арктический рейс

Зимой 1940 года отдел кадров Балтийского морского пароходства укомплектовывал перегонную команду для приемки купленного в Англии судна. Из Ленинграда на пассажирском теплоходе «Сибирь», который стоял на линии Ленинград — Лондон, мы вышли в рейс в сопровождении ледокола. Финский залив уже был покрыт льдом. На теплоходе кроме нашей команды было сотни полторы иностранцев. По пути в Лондон теплоход делал заходы в Хельсинки, Стокгольм и Осло. На десятые сутки подошли к устью Темзы, взяли лоцмана и вошли в реку.

Темза не шире Невы. Справа у берега показался стоявший на мертвых якорях 120-пушечный флагманский фрегат, на котором, командуя английским флотом, адмирал Нельсон в 1805 году в Трафальгарском сражении разгромил франко-испанскую эскадру. В том сражении адмирал Нельсон был смертельно ранен. Корабль поставлен на прикол как памятник знаменитому адмиралу.

В 1933 году, когда я первый раз побывал в Лондоне, мы совершали экскурсию по городу и побывали на этом корабле, там висит мемориальная доска <...>.

Через полтора часа лоцман привел теплоход в Сорри-док. И после таможенных формальностей пришедший за командой омнибус отвез нас в гостиницу. К вечеру капитан привез из посольства валюту, и нам выдали по несколько шиллингов «на пивко». Вечером разбрелись по Лондону. Шатались по залитой рекламными огнями Пикадилли (лондонский Невский проспект). Посетили «Синема». На другой день утром приехали два сотрудника из посольства и организовали экскурсию в Британский музей, в котором я, кстати, бывал уже ранее неоднократно.

Вечером нас посадили на поезд Лондон — Ливерпуль. В Ливерпуле стояло судно, которое мы должны были принять. Мы проезжали центральную часть страны, особенно густо заселенную. В окне проносились небольшие города с одно- и двухэтажными домами из красного кирпича, старинные замки английских лордов, с прекрасными парками и ухоженными лужайками. Наконец показались производственные пригороды Ливерпуля и, прогрохотав на многочисленных стрелках, поезд въехал в огромный крытый вокзал. На привокзальной площади нас уже ждал автобус, и нас отвезли в гостиницу.

Ливерпуль находится на реке Мерсей, при ее впадении в Ирландское море. Второй по размеру грузооборота, после Лондона, порт страны (длина причалов 60 км). Город расположен на обоих берегах реки, сообщение осуществляется через туннель под рекой.

На другой день поехали принимать судно. Пароход стоял в самом конце порта, где кроме нашего стояло еще несколько «стариков» с завязанными брезентом грузами. На борту мы прочли название «Лизи Гордон». Потом хозяин компании объяснил нам, что пароход назван в честь одной из его дочерей.

Вечером, к подъему советского флага, приехали представители компании во главе с хозяином и наш консул с несколькими сотрудниками. В кают-компании состоялся «сабантуй». Хозяин привез несколько ящиков с напитками, и команда, как говорится, изрядно накачалась. Началась работа по расконсервированию судна. Машинная команда проводила профилактику машинного отделения, почистили оба котла. Корпусу судна требовалось докование, так как за два года стоянки на приколе подводная часть изрядно обросла ракушками и «бородой». Два буксира утащили нас в судоремонтный завод и поставили в плавдок. Очистили подводную часть, засуричили, покрасили борта и надстройки, и к весне наша «коробка» приняла божеский вид. На носу и на корме появилось новое название «Анатолий Серов», порт приписки — Петропавловск-Камчатский.

В начале мая подняли пары и вышли в рейс в английский порт Ярмут, где взяли четыре тысячи тонн знаменитой ярмутской сельди, т. к. в Ливерпуле груза для нас не было. Закончив погрузку, мы вышли из Ярмута и взяли курс на Мурманск, откуда должны были перегнать судно Северным морским путем на Камчатку в порт приписки.

Южную часть Норвегии мы огибали океаном, а в северной пришлось войти в шхеры, т. к. в Баренцевом море изрядно штормило. У входа в северные шхеры из небольшого лоцманского поселка взяли на бот двух норвежских лоцманов. С ними вместе по штормтрапу поднялись два мальчика лет по 14–15. Это сыновья лоцманов, они стажируются на лоцманов и вместе с отцами несут вахту на капитанском мостике, изучая фарватер корабельных проходов. Это целая лоцманская династия. Когда отцы уходят на пенсию, сыновья заступают на их место.

Северные шхеры удивительно живописны. Вдоль всего северного побережья Норвегии протянулась цепь больших и малых островов. Миллионы лет назад в результате тектонических катаклизмов большие и малые куски суши откололись от берега и превратились в высокие скалистые острова. Океанская вода заполнила пространство между берегом и островами, образовав небольшие фиорды и проливы. Зимой, когда в океане бушуют ледяные штормы, суда, идущие из северных портов, наших и норвежских, предпочитают идти шхерами, здесь в любую погоду тихо, как на озере. Правда, за проход шхерами приходится платить за лоцманские услуги валюту. Сейчас, когда морской флот модернизирован, и строят морские суда-гиганты, им никакие штормы не страшны, и наши суда уже не пользуются шхерами.

Мы проходили мимо небольших городков и рыбачьих поселков в некоторых местах так близко от берега, что были слышны приветственные крики девушек, махавших нам руками.

Выйдя из шхер в открытое море, прошли Варангер-фиорд, где проходит наша граница с Норвегией, и подошли к полуострову Рыбачий. С этим полуостровом у меня связаны тяжелые воспоминания войны.

В 1942 году, когда немцы были в 25 км от Мурманска, в Архангельском пароходстве были мобилизованы торговые моряки и направлены в Мурманск на Северный военный флот. Я попал на патрульное судно. Это был рыболовный траулер, переданный военному флоту как вспомогательное судно. Поставили четыре крупнокалиберных пулемета и на полубаке «сорокапятку» от подводных лодок. 2 марта 1942 года мы, два однотипных траулера, несли патрульную службу вдоль неприветливых, покрытых снегом сопок Рыбачьего. «Юнкерсы» бомбили по несколько раз в день, так что мы и спали, и несли вахту в спасательных жилетах. Все обходилось благополучно, но во второй половине дня в третий налет прилетело восемь «юнкерсов». Разделившись на две группы стали бомбить нас и нашего напарника, который находился от нас в 4–5 милях. Попасть в небольшое судно с воздуха не так просто, но все же одна из бомб угодила нам в кормовую часть, и тральщик за две минуты пошел ко дну. Из шестидесяти двух человек команды на воде осталось плавать тридцать пять человек. Несколько человек, которые не успели отплыть от тонущего судна, затянуло водоворотом, потом они всплыли, потому что были в спасательных жилетах, но это уже были трупы. Нашего соседа не удалось утопить, но у него вышло из строя рулевое управление. С тральщика видели, что наше судно пошло ко дну, и значит, на воде осталась часть людей. Они спустили обе спасательные шлюпки и пошли к месту гибели нашего тральщика.

Был противный ветер и крупная зыбь, трудно было грести против ветра. Только за час они покрыли эти четыре мили. Когда стали подбирать людей, живых осталось только семнадцать человек, остальные умерли от переохлаждения. Мы — живые, старались держаться ближе друг к другу, а тела погибших разнесло в разные стороны, так что наши спасатели вылавливали из воды баграми только шестерых.

На тральщике нам сразу дали по стакану разведенного спирта и горячей тушенки. Переодели в сухие робы и разместили по каютам. Вскорости подошли два «охотника» за подлодками, вызванные по радио, и отбуксировали в Полярное — главную базу Северного флота. Трое суток я пролежал в госпитале и даже не кашлянул.

...Наконец показался остров Кильдин, и мы вошли в Кольский залив. Через два часа пришвартовались у Мурманского причала. После разгрузки стали готовиться к арктическому рейсу. Неожиданно из Москвы пришло сообщение. Наркомат обороны решил провести экспериментальным рейсом Северным морским путем из Мурманска во Владивосток крейсерскую подводную лодку типа Щ (Щ-423. — Т. А.) Наш «А. Серов» должен был ее сопровождать, т. е. фактически стать ее базой. К нам на судно прибыла группа водолазов, несколько военных специалистов во главе с начальником экспедиции капитаном 1-го ранга [Е. Е.] Шведе. Погрузили водолазное оборудование, запчасти, двухгодичный запас продовольствия и солярки. Лодку поставили на стапеля и обшили корпус стальными листами, т. к. жидкий корпус лодки не приспособлен для плавания во льдах.

В первых числах июля вышли в рейс. Зашли в Архангельск, где нам погрузили шесть котлов для дальневосточного рефрижератора «Пищевая индустрия». Выйдя из Архангельска, мы направились к проливу Югорский Шар, который проходит южной оконечностью Новой Земли и островом Вайгач, и соединяет Баренцево море с Карским. Пролив оказался забитым тяжелым льдом, и нам пришлось подыматься на север вдоль берегов Новой Земли к проливу Маточкин Шар, где по сводке ледовая обстановка была благоприятной.

Проливом Маточкин Шар, который разделяет Новую Землю на две равные части, вышли в Карское море. Там нас поджидал караван судов во главе с ледоколом «И. Сталин».

Без особых приключений добрались до острова Диксон, где находится главная база Западного сектора Арктики. Здесь мы пополнили запасы пресной воды и угля, и весь караван двинулся дальше. Когда подошли к проливу Вилькицкого, который соединяет Карское море с морем Лаптевых, он оказался забитым тяжелым льдом и ледоколу «И. Сталин» пришлось несколько дней пробиваться сквозь льды.

В проливе Вилькицкого мы потеряли две лопасти, а в Восточно-Сибирском море потеряли и третью, и чапали на одной лопасти. Не доходя до пролива Де-Лонга, который соединяет Восточно-Сибирское море с Чукотским, обломали последнюю лопасть. У нас забрали подводную лодку, караван двинулся дальше, и мы остались в одиночестве. Десять суток нас носило во льдах.

За эту вынужденную стоянку мы хорошо отдохнули, но единственным развлечением были белые медведи, которые повадились к нам в гости. Их привлекли пищевые отходы, которые выбрасывали им на лед. Они так осмелели, что располагались почти у самого борта и ждали подачки.

На десятые сутки подошел ледокол «Красин», взял нас «на усы», т. е. на два коротких буксира, так что наш форштевень уперся в его кормовой кранец (так легче буксировать судно во льдах) и потащил нас на восток. Через пролив Де-Лонга вышли в Чукотское море. Там ледовая обстановка была тяжелая, и «Красину» пришлось изрядно потрудиться. На двенадцатые сутки мы пришли в бухту Провидения. На рейде бухты мы увидели нашу подводную лодку, стоявшую на якоре, и еще у меня случилась неожиданная встреча со старым знакомцем с л/п «Малыгин», в спасении которого я принимал участие в 1933 году.

В бухте Провидения мы своими силами поставили запасной винт (все суда, идущие в Арктику, берут запасные винты). Пока мы здесь стояли, я узнал, что на «Малыгине» капитаном мой старый сослуживец Николай Бердников, с которым мы плавали на п/х «Революция». Он тогда был третьим штурманом. Я побывал у него в гостях, и мы за бутылкой коньяка вспомнили старое житье-бытье. Узнал, что год назад «Малыгин» передали из Архангельского пароходства в Дальневосточное. Большая часть команды уже возвратилась в свое пароходство, но еще несколько человек, в том числе и капитан, должны были по приходе во Владивосток уехать в Архангельск. Но по превратностям морской судьбы им не суждено было вернуться к своим семьям.

Капитану Бердникову было сорок два года. Он жаловался мне, что соскучился по семье. На «Малыгине» кроме команды было еще двадцать девушек. Это были ленинградские студентки, окончившие гидрографический факультет института Арктики. Они находились в первой и последней своей гидрографической экспедиции вокруг Чукотского полуострова. Возвращаясь с Чукотки, «Малыгин» взял на борт человек шестьдесят пассажиров-зимовщиков с разных полярных станций. Это были в основном семьи с детьми.

Поставив винт, мы пополнили запасы пресной воды, угля и вышли в рейс, взяв курс на Петропавловск-Камчатский. Следом за нами через сутки вышел в рейс и «Малыгин».

Наша подводная лодка осталась зимовать в бухте Провидения, а ее двухгодичный запас солярки мы должны были сдать в Петропавловске-Камчатском. Четырехсоткилограммовые бочки были уложены на кормовой палубе, и укреплены стальными тросами. Кто бы мог подумать, что эти бочки едва не станут причиной нашей гибели. Огибая остров Карагинский у восточного побережья Камчатки, мы попали в тайфун. Эти дальневосточные ураганы, особенно часто свирепствующие в осеннее время, в Беринговом море приносят много бед морякам, и нашим, и японским. Ржавеющие на камнях корпуса судов у скалистых берегов Камчатки красноречиво свидетельствуют о том, что может сделать тайфун с судами, не успевшими уйти от берега.

Наш капитан Дудник, старый морской волк, хорошо был знаком с этими тайфунами. До «А. Серова» он несколько лет командовал китобойной флотилией «Алеут», промышлявшей китов в Беринговом море. Мы сразу стали удирать в море. Тайфун достиг своего апогея. Свист и вой ветра слились в какую-то жуткую какофонию. Гигантские волны бросали наше судно как игрушку. Бедный «А. Серов» вертелся среди этой взбесившийся стихии, черпая бортами воду, а нос часто уходил полностью под воду. Ночью огромный вал ударил в правый ботдек и вдребезги разбил шлюпку № 1 и правое крыло капитанского мостика, но это были только цветочки. Самое страшное ждало нас впереди.

Наши оба радиста посменно несли вахту в радиорубке и поддерживали связь с «Малыгиным», который штормовал недалеко от Карагинского острова. Радист с «Малыгина» сообщал, что судно с большим трудом борется со штормом. «Малыгин» по водоизмещению был меньше «А. Серова», и ему доставалось больше. На вторые сутки в два часа ночи радист поймал SOS с «Малыгина» и его координаты. До утра радист не снимал наушников, вызывая «Малыгина», но тот молчал.

Гигантские волны, обрушиваясь на палубу, сделали свое дело. Наши бочки раскачало, они порвали найтовы и, освободившись от стальных пут, стали «гулять» по палубе. Когда судно укладывало на левый борт, бочки с правого борта бросало на него, и наоборот. Эти, почти полутонные емкости, со страшной силой ударяли в фальшборт, загибая его, а сами летели за борт. «А. Серов» был не первой молодости. Он сошел со стапелей в 1909 году. Борта были уже изрядно изъедены ржавчиной. Там, где палуба соединялась с фальшбортом, швы не выдерживали ударов и разошлись. Образовались трещины, через которые вода хлынула в трюмы. Через шпигаты вода из трюмов стала поступать в машинное отделение. Машинные льялы для стока грязной воды по бортам быстро стали заполняться водой. Включили льяльную донку, но она не успевала откачивать за борт поступающую воду. У нас в машине был аварийный центробежный насос. Бросились его запускать, но произошло непредвиденное: во время запуска в корпусе насоса завыло и заскрежетало. Пришлось остановить насос. Стали разбирать и выяснилось, что на крылатке полетело 30% лопаток. От долгого стояния без работы, а «А. Серов» два года стоял на приколе, часть лопаток проржавела, а часть во время запуска погнуло отломившимися лопатками. Пока мы разбирали и собирали центробежку, прошло около трех часов, а в машине уже был библейский потоп. Вода покрыла машинные плиты. Картер под главным двигателем был уже полный, и мотыли коленчатого вала разбрызгивали воду фонтаном по всей машине. Люди, мокрые с ног до головы, делали акробатические движения, хватаясь за что попало, чтобы удержаться на ногах. Теперь вся надежда была на центробежный насос. Ведь он был мощнее льяльной донки в пять-шесть раз. Наконец запустили центробежку, и через 15–20 минут вода в машинном отделении стала убывать. Все вздохнули с облегчением. За полтора-два часа воду из машинного отделения откачали, а поступавшая вода из трюмов и льялы сразу же откачивалась за борт.

Жестокий тайфун трепал нас трое суток. За это время радисты поймали еще три сигнала SOS. Это погибали японские рыболовные траулеры.

Ночью на четвертые сутки стало стихать, а днем ветер совсем угомонился, и только огромная мертвая зыбь напоминала о пронесшемся урагане <...>.

Наши штурманы, по координатам, которые успел дать «Малыгин», рассчитали по карте, что «Малыгин» погиб в двухстах милях от нас у Карагинского острова. Вся наша команда тяжело переживала гибель «Малыгина». Ведь всего неделю назад мы стояли на рейде рядом в бухте Провидения, ездили друг к другу в гости. Бедный капитан Бердников, он так стремился поскорее уехать в Архангельск к своей семье...

Вот она, судьба моряка! Недаром есть старая пословица; «Кто в море не бывал, тот Богу не маливался» <...>.

Изменив курс, «А. Серов» направился к Петропавловску. Злополучные бочки наделали нам полундры. Кроме покалеченных фальшбортов и трещин они превратили в груды искореженного металла четыре кормовые, грузовые лебедки, так что «А. Серову» предстоял солидный ремонт. Ни одной бочки не осталось на палубе, все полетели за борт. Когда мы пришли в Петропавловск, весь город только и говорил о гибели «Малыгина». К месту гибели были посланы суда и летали самолеты, но ничего не нашли. Только на десятые сутки в Петропавловск пришло зверобойное судно «Дальневосточник», на нем привезли разбитую шлюпку и два спасательных круга, вот все, что осталось от «Малыгина». Жестокая морская стихия поглотила 144 человека команды и пассажиров.

«А. Серову» требовался ремонт, но небольшой судоремонтный завод в Петропавловске был загружен стоящими на ремонт судами. Тогда решили отправить его на ремонт во Владивосток. Нам «на живую нитку» заварили трещины, и, пополнив запасы воды и угля, мы вышли в рейс. Обогнув Курильские острова, через пролив Лаперуза, проходящий между южной оконечностью о. Сахалин и японским о. Хоккайдо, мы вышли в Японское море. Через двое суток мы входили в бухту Золотой Рог, окруженную сопками, на которых раскинулся Владивосток. В течение двух недель мы сдали судно новой команде. Получили полный расчет. Мы хорошо заработали за этот рейс. В то время судам, плававшим в Арктике, платили двойную зарплату. Кроме того, наркомат обороны премировал за проводку подводной лодки всю команду по тысяче рублей каждому, а машинной команде в количестве восемнадцати человек контора уплатила 25 тысяч рублей за постановку винта своими силами в бухте Провидения, т. к. это была заводская работа. В общем, мы уезжали в Ленинград с солидной суммой денег в кармане.

Прошло одиннадцать месяцев, как мы выехали из Ленинграда. Семейная часть команды мечтала о скорой встрече с родными, а молодежь предвкушала удовольствие от встречи со своими ленинградскими куртизанками. С железнодорожными билетами во Владивостоке было трудно. Ввиду того что мы выполняли особое задание наркомата обороны, военный комендант города распорядился, и нам откупили полностью купейный вагон.

25 декабря скорый поезд Владивосток — Москва мчал нас на запад. Новый год мы встречали в районе Байкала <...>. Шумно и весело было в нашем вагоне. Из раскрытых купе неслись песни, веселые голоса и звон гитары. Наш третий штурман был прекрасным гитаристом и не только аккомпанировал, но и исполнял классические вещи. И я исполнил песенку Герцога из «Риголетто», арию Ленского и романсы Глинки. У меня был неплохой тенор, и я с молодых лет увлекался классической музыкой. Никто не вспоминал о том, что этот затяжной рейс чуть было не стал для нас последним. Эти морские передряги были нашими буднями, и, оказавшись на берегу, моряки забывали об этом...

В Москве пересадка. Через девять часов мы должны были быть в Питере. Впереди нас ждали новые радости и новые испытания.

Николай АНДРЮШЕНКО
Декабрь 1988 года
Одесса

Подготовка текста и публикация Т. В. Акуловой-Конецкой