Из воспоминаний Анатолия Зуева (солист балета 1950-х годов)

Я всегда буду считать, что в творческой жизни мне очень повезло. Во-первых, в Хабаровском театре музыкальной комедии посчастливилось работать в один из самых ярких и плодотворных периодов его деятельности. Во-вторых (а может быть, и во-первых!), моей постоянной партнершей была танцовщица, о которой писали как о гордости дальневосточной культуры, как о любимой актрисе дальневосточников...

...Ольга Грабовская сидит у зеркала в гримуборной и холодно изучает свое лицо. Почему-то перед выходом на сцену у нее часто было плохое настроение. На вопрос могла ответить невпопад, улыбнуться механически и совсем не тому человеку, который обратился к ней с шутливым словом. Потом, когда она уже отправится на выход, никого не видя и не слыша вокруг, девчонки из балетного ансамбля снова скажут про нее: «Надо же! Ведь и номер многократно отрепетирован, и спектакль идет которой вечер, и овации, и вызовы... Все уже было. А она нервничает, как в первый раз».

В этот момент мы с ней уже стоим у кулис; она вся собрана воедино, она до отказа «заряжена», накал этот передается и мне... Вот сейчас Ольга сделает шаг под прожектора, и на сцене, и в зале сразу же образуется некое «электрическое поле» высокого напряжения... И если есть в зале хоть один человек, который до сих пор невнимательно смотрел на сцену, он замрет, захваченный такой силой чувств, которая заставит тревожно и счастливо забиться его сердце.

«Черный амулет». В центре заслуженная артистка РСФСР Ольга Грабовская, слева артист Н.А. Головко, справа А.А. Рыжков. 1958Так она танцевала мексиканское танго в спектакле «Поцелуй Чаниты» (постановка балетмейстера Е. Д. Эджубовой). Не выражала «экзотическую страстность», а создавала сильный женский характер. Ольге Грабовской радостно было показать такой характер. Ведь ей часто приходилось танцевать и женщин совсем другой судьбы: униженных своей многократной социальной зависимостью, тех, которые не могли рассчитывать на равенство ни в чем, даже в любви. Такие чувства вызывала ее индианка Ванда в спектакле «Роз-Мари». Только характер тут был уже совсем другой. Нежная и чистая женская душа, глубоко страдающая от бездушия «хозяина», белого человека, бросившего ее, цветную, на произвол судьбы. Из глубокой скорби Ванды, не умевшей перенести позора, рождается и желание отомстить. Но Ванда здесь совсем не та роковая мстительница, какую доводилось видеть в других спектаклях. Совершив месть, она ужасается содеянному...

Чужой талант вызывал у Грабовской не зависть, а восторг. Училась у тех артистов (не только балетных), кого ценила. В то время на хабаровской сцене блистал в амплуа героя артист Сергей Моргулис, голос и драматическое дарование были в его творчестве неразделимы. И когда они оба приехали на 50-летний юбилей театра, Грабовская встала на колени перед Моргулисом со словами: «Знайте: вы — Бог!». Поэтому в танцах, где можно не только станцевать, но и сыграть человеческую жизнь, Грабовская была сильнее всего. Они были ей интересны, здесь она могла наиболее полно раскрыть свое дарование драматической актрисы. Да, я не случайно употребил это слово, она была не только прекрасной технической танцовщицей, но и большой актрисой. Эти вымышленные женские судьбы Грабовская умела наполнить столь глубокими переживаниями, словно все изображаемое на сцене испытано ею самой. Человеческая индивидуальность, взаимоотношения людей — вот что интересно в искусстве, вот что старалась и всегда успешно, и всегда высшей степени артистично выразить в танце Ольга Грабовская.

Если говорить о спектакле, где с наибольшей полнотой раскрылось выдающееся дарование Грабовской, то это, конечно, «Бахчисарайский фонтан», поставленный главным в то время балетмейстером театра Л. Р. Леонидовым (музыка Б. Асафьева, либретто Н. Волкова по поэме А. С. Пушкина). Ольга танцевала Зарему. Я сам танцевал в спектакле Вацлава, а это ведь не то же, что смотреть из зрительного зала. Но до сих пор не забыл, какой трагической грозовой атмосферой были насыщены последние картины спектакля, когда шла к завершению горестная история Заремы. Мы, стоявшие за кулисами, были ею наэлектризованы, боялись перевести дыхание. Помню, что в зале плакали... Как в какой-то момент проплыло передо мной чужое полное глубокой боли лицо Заремы. Губы Ольги шевелились: они произносила пушкинские строки, она танцевала их, она взывала к Гирею на языке мучительных страстей. Тему мрачной разрушительной силы раскрыл в спектакле артист Игорь Войнаровский. Партия Гирея, по сути дела, нетанцевальная. Мимика, сдержанная пластика движений — вот и все выразительные средства, имевшиеся в распоряжении артиста. Но образ жил в накале страстей, в драматизме необузданных эмоций, в трудном, едва уловимом развитии характера. Нелишне вспомнить, что идея постановки «Бахчисарайского фонтана» исходила не от руководства театра, а из балетного цеха. Артисты уже ощущали в себе такие силы. Прекрасно выступила в партии Марии Клавдия Иванова. Ее Мария, трогательная в своей незащищенности, чувствует себя бесконечно одинокой, ей страшна и непонятна страсть Гирея, так же как страшны и непонятны страдания Заремы. Артистка вкладывала в основу образа подлинно пушкинские характеристики, а это серьезная похвала. Ярко выделяется в спектакле «черная жена» Гирея (солистка балета Елена Кудрявцева). Можно отдать должное и Сергею Дьяченко (Нурали), который особенно выразительно исполнял воинственную пляску. А все его сцены в четвертом акте вынесли более половины драматической нагрузки.

Гирей – Игорь ВойнаровскийЭтой устремленностью, так развившейся у Грабовской в театре, не могли не зажечься и мы, ее товарищи по творческому цеху. Как и она, мы усиленно занимались не одной формой, но, прежде всего, содержанием каждого танца, искали даже в проходном номере юмор или драматизм, спорили о средствах национальной краски танца, о его образах... Эти стремления как нельзя лучше умел организовать балетмейстер Леонид Романович Леонидов. Когда он работал с исполнителями, то намеренно объяснял задачу только в главных чертах, а подробности сценических жизней персонажа, их характеров, биографию предлагал придумать артистам, умело развивая их фантазию. Эта углубленная работа и подняла, мне кажется, нашу балетную труппу на значительную профессиональную высоту. Начав работать в театре, я застал очень сильных солистов: Деревягину, Иванову, Дьяченко, Кудрявцеву, Галенко, Енгалычевскую, обаятельную маленькую Белякову и других. Мужской состав сольной группы тоже был на высоте: Дьяченко, Головко, Рыжков, Шаповалов...

Но вернемся к «Бахчисарайскому фонтану». Спектакль этот держался в репертуаре театра несколько лет и ушел из него, когда Грабовская уехала из Хабаровска. В 1957 году Ольга Грабовская получила звание заслуженной артистки РСФСР.

Когда в творческом коллективе есть столь яркий талант, все мы живем особенной жизнью. Отдаем себе отчет или нет, но так или иначе попадаем под его влияние. Я чувствовал это и по себе. Человек по натуре спокойный, где-то даже и флегматичный, склонный к классическому репертуару, из-за Ольги Петровны я серьезно заинтересовался характерным танцем. Ее горение, эмоциональный накал на сцене, конечно, передавались и мне, и наш танец не мог не обогатиться новыми внутренними красками, не наполниться живым чувством. Это отмечали зрители, это приносило радость и мне самому.

Мария – солистка балета  Клавдия ИвановаЯ уже говорил об огромном трудолюбии Ольги Петровны. В театр она пришла из балетной студии Хабаровского Дома пионеров, то есть не получив настоящей классической школы. И вот час за часом, год за годом, она неустанно проводила у станка. Каждый день с раннего утра. Она просто хотела как можно лучше владеть своим искусством. Она была уже солисткой, о ней писали статьи, а она все занималась и занималась...

«Прямо фанатизм какой-то!» — покачивали головами наши балетные девочки. Но и сами тем временем становились к станку и неустанно отрабатывали технику. Пример был постоянно перед глазами. Жажда труда и творчества и правда была в Ольге Петровне сродни фанатизму. Я произношу это слово с уважительным оттенком, никакой расхлябанности во всем, что касается работы. Для нее невозможно было опоздать на спектакль, оказаться не собранной перед выходом, станцевать в дневном или выездном спектакле с меньшей отдачей, чем на премьере, смириться с каким-то недостатком и небрежностью в костюме, в гриме, в рисунке танца.

Помню, когда она готовила какой-то экзотический танец, кто-то раздобыл для театра темную пасту, которой можно было тонировать кожу. И Ольга немедленно вымазала себя с ног до головы, хотя можно было ограничиться только открытыми местами. Однако она сочла, что если по ходу танца в резком движении откроется незакрашенная полоска кожи, то зрителя это от танца отвлечет. Думал ли кто-нибудь из нас о подобной мелочи?!

Сцена из спектакля «Сорочинская ярмарка». В центре – Ольга ГрабовскаяДевочки, вместе с нею пришедшие в театр из студии Дома пионеров, вспоминали, как в дни их детства (это было военное время) руководительница студии привезла из Москвы настоящие балетные туфли с пробковыми носками. Никто еще туфель таких не видел, девчонки кричали от счастья, не веря, что теперь они будут учиться танцевать «на пуантах». Нечего говорить, как ждала этого часа Грабовская. Все понимали, что первой туфли предложат ей, признанной солистке студии. Но туфель было всего две или три пары, и ни одна из них Ольге не подошла. Нет, она не заплакала. Она пришла домой, взяла свои новенькие красивые сандалии, топором отрубила край толстого ранта на носке и встала-таки на пальцы! Служить Искусству! Всегда только ему!

Да, балетный ансамбль творчески равнялся на своего флагмана — Ольгу Грабовскую. Но и ей самой, видевшей творческий рост своих товарищей, приходилось работать ещё более настойчиво и углубленно, ставить перед собой новые задачи и решать их. Она влияла на коллектив, но и коллектив влиял на нее. Было совсем не просто работать и жить в постоянном творческом напряжении. Однако подобных трудностей я горячо пожелал бы и нашему, и любому другому театру на все времена.